Встречи на московских улицах

Мариенгоф с надеждой оглянулся вокруг. По расковыренной мостовой ковылял на кляче извозчик. Увидев подозрительную группу, стал нахлёстывать своего буцефала, и тот стреканул карьером. У кафе «Лира» дремал сторож, который тоже не замедлил убраться в переулок. Дело принимало нежелательный оборот.

– Может быть, от меня требуется не удостоверение личности, а пальто? – выдавил из себя задержанный.

– Слава тебе, господи… догадался!

Вожак встал позади поэта и, как хороший швейцар, стал помогать ему раздеваться. Мариенгоф пытался шутить, но было совсем невесело. Пальто он только-только приобрёл: хороший фасон и добротный английский драп. Расставаться с ним не хотелось. И тут произошло нечто непостижимое: один из грабителей, вглядевшись в расстроенное лицо Анатолия Борисовича, спросил:

– А как, гражданин, будет ваша фамилия?

– Мариенгоф.

– Анатолий Мариенгоф?

Поэт подтвердил догадку вопрошавшего, а тот уточнил:

– Автор «Магдалины»?

Это было потрясение – его узнали в ночной темноте улицы! Мало того – значит, его знали, читали или слышали его стихи. К тому же это была не избранная публика московских ресторанов и кафе, а откровенные бандиты. И хотя Мариенгоф был не на сцене Политехнического музея перед бушующей аудиторией, неистовствующей в одобрении или осуждении, он был потрясён, о чём писал позднее:

«В этот счастливый и волшебный момент моей жизни я не только готов был отдать им деллосовское пальто, но и добровольно приложить брюки, лаковые ботинки, шёлковые носки и носовой платок. Пусть дождь! Пусть не совсем принято возвращаться домой в подштанниках! Пусть нарушено равновесие нашего бюджета! пусть! тысяча раз пусть! – но зато какая сложная лакомая и обильная жратва для честолюбия – этого прожорливого Фальстафа, которого мы носим в своей душе!»

Рыцари подворотен не только не тронули заинтересовавшее их пальто, но ещё проводили Мариенгофа до дома и извинились за «недоразумение». Прощаясь, все горячо жали поэту руку, а он приглашал их в кафе «Стойло Пегаса» послушать его новые вещи.

И пришли ведь! Поистине, «силы такой не найти, которая б вытрясла из нас, россиян, губительную склонность к искусствам».

Русский «фашист». В холодный ноябрьский день 1924 года по тротуару медленно шёл молодой мужчина в старом, видавшем виды пальто. Задумавшись, он не замечал, что со всех сторон его окружали крепкие, хорошо одетые парни. Некоторое время они молча шли рядом, не спуская глаз со старшего в ожидании условного сигнала.

Но вот на пути не вовремя задумавшегося мужчины встал очкарик в кожанке.

– Стой! Не двигаться! Ты арестован! – на одном дыхании выпалил он.

Мужчина от неожиданности дёрнулся, словно налетев на препятствие. Перед ним маячило ястребиное лицо чекиста.

– Кто такой? Покажи ордер, – приходя в себя, потребовал арестуемый.

В ответ его грубо схватили, заломили за спину руку. Редкие прохожие бросились прочь от места происшествия. Подкатил автомобиль. Мужчину споро затолкали в него, машина с места рванула вперёд, к центру.

Так на главной улице города был арестован поэт А. Ганин, приятель С. Есенина. 13 ноября, через полторы недели после ареста, на Лубянке было начато дело «Ордена русских фашистов». Такое название чекисты дали группе из четырнадцати человек, которую возглавлял Ганин. Группа состояла из никому неведомых маленьких людей – начинающих поэтов и мелких служащих, объединённых идеей борьбы с коммунистическим режимом. В ней не было ни одного крупного писателя, философа или политического деятеля. Тем не менее вчерашние крестьяне сумели создать великий документ русского народного сопротивления – манифест «Мир и свободный труд – народам», который гласил: «При существующей государственной системе России, Россия – это могущественное государство, обладающее неизбывными естественными богатствами и творческими силами народа, – вот уже несколько лет находится в состоянии смертельной агонии.

Ясный дух русского народа предательски умерщвлен. Святыни его растоптаны, богатства его разграблены. Всякий, кто не потерял еще голову и сохранил человеческую совесть, с ужасом ведет счет великим бедствиям и страданиям народа в целом.