Встречи на московских улицах

Тогда Даль отправил в академию 1000 новых слов и 1000 дополнений к старым, то есть на сумму в 225 рублей. Академики обрадовались такому лексическому дополнению, но поинтересовались, сколько же у Владимира Ивановича ещё есть в запасе. Тот ответил, что точно не знает, не считал, но полагает, что несколько десятков тысяч. На этом партнёры расстались.

– Покупка такого склада товара сомнительной доброты, по-видимому, не входила в расчёт, и сделка оборвалась на первой тысяче, – шутил позднее учёный.

Работой Даля интересовалась даже полиция. В 1853 году для борьбы с раскольниками (старообрядцами) был создан Особый секретный комитет. Сыщики обратили внимание на то, что в переписке противников официальной религии употребляется особый язык. По мнению «знатоков» нового полицейского ведомства, лексика его очень напоминала язык офеней – мелочных торговцев вразнос.

Даль был известен Особому секретному комитету как автор словаря «Условного языка петербургских мошенников». Поэтому к нему обратились с просьбой подготовить словарь языка офеней. В 1854 году Владимир Иванович сделал необходимую работу – составил толковый и полный русско-офенский словарь. К разочарованию полицейских чиновников, им не удалось обнаружить никакой связи языка офеней с раскольничьим, в их языке вообще не оказалось слов, связанных с религиозными понятиями.

Даль был и автором профессионального словаря петербургских шерстобитов. Но главным для него оставался «Толковый словарь живого великорусского языка». Чтобы завершить работу над ним, в 1859 году Владимир Иванович вышел в отставку и поселился в Москве на Большой Грузинской улице.

Дом этот (№ 4) сохранился до нашего времени. Это памятник архитектуры конца XVIII столетия. В середине XIX века здание с колоннами и высокими окнами главенствовало над местностью. За домом был разбит парк, доходивший до Садово-Кудринской. А с парадного входа открывался красивый вид на Пресненские пруды и поле. В этом доме Владимир Иванович завершил свою полувековую работу.

Аксаковы и Киреевские, И. П. Погодин и П. Ф. Писемский, нередко заглядывавшие к Далю, всегда заставали его за изматывающей работой. Владимир Иванович сам раскладывал карточки по алфавиту, вычитывал гранки, делал корректорскую правку. Почитатели титанического труда учёного с восхищением передавали друг другу:

– Сидит, зарывшись в букву «К».

– Перешёл к букве «Л».

Детей своих Владимир Иванович неоднократно предупреждал:

– Если случится пожар, вы не кидайтесь спасать имущество, а возьмите из письменного стола материалы словаря и несите в сад.

К счастью, учёный благополучно завершил свой труд. «Толковый словарь живого великорусского языка» выходил с 1863 по 1866 год (четыре тома) в Москве. Словарь этот – явление исключительное и, пожалуй, единственное в своём роде. Другого такого труда русская лексикография не знает. Время не сделало его ни устаревшим, ни «отставшим» от науки языкознания.

Кстати. В декабре 1941 года дом В. И. Даля на Большой Грузинской едва не стал жертвой налёта. Во дворе, рядом с домом, упала бомба, но не разорвалась. При её обезвреживании обнаружилось, что вместо взрывчатки в ней лежал… русско-чешский словарь. Не символично ли, что бомба со столь оригинальной начинкой сохранила для нас пенаты создателя «Толкового словаря живого великорусского зыка»?

Большая Никитская – Хорошёвское шоссе

Б. Никитская начинается от Моховой улицы. В XIV–XV веках по её трассе проходила дорога на Волоколамск и Новгород. В 1565–1571 годах в начале её находился Опричный двор Ивана IV Грозного. Через два с половиной столетия здесь сложился комплекс зданий Московского университета; МГУ и Московская консерватория – самые значимые объекты на Большой Никитской.

Два гения. Такое бывает редко: встретились два гения – Л. Н. Толстой и П. И. Чайковский. Случилось это в один из декабрьских вечеров 1876 года.

С давних пор Лев Николаевич был близок с Н. Г. Рубинштейном. И вот специально для писателя в здании консерватории Николай Григорьевич устроил музыкальный вечер, на котором исполнялись камерные и вокальные произведения великого композитора.

Вечер, проведённый на Большой Никитской, произвёл на Толстого сильнейшее впечатление. В письме к брату Пётр Ильич с гордостью сообщал об ошеломляющем впечатлении, испытанном писателем. А спустя десять лет писал в дневнике: «Может быть, ни разу в жизни я не был польщён и тронут в своём авторском самолюбии, как когда Л. Н. Толстой, слушая Andante моего Первого квартета и сидя рядом со мной, – залился слезами».