Встречи на московских улицах

Сердце у Лёвы ёкнуло, но решимости ему было не занимать.

– А в связи с чем это я должен провалиться? – вызывающе спросил он.

– В связи с тем, что конкурс около ста человек на место.

– А ты, значит не провалишься?

– А я не провалюсь.

– Почему это?

– А потому… Ну, ладно, чао! Встретимся на экзамене.

– Как звать тебя? – крикнул Лёва вслед уходившему незнакомцу.

– Хазанов. Гена.

Чрезвычайная самоуверенность чуть не сорвала начало артистической карьеры Хазанова. На первом же экзамене в приёмной комиссии ему заявили:

– Вы, молодой человек, настолько профессиональны, что путь вам отсюда один – в Ханты-Мансийскую филармонию. Там вы будете в самый раз.

Выручил будущую знаменитость художественный руководитель училища Юрий Павлович Белов:

– Э-э-э… что же это мы, уважаемые, так набросились на юношу? Не будем так безапелляционны в своих суждениях. На мой неискушённый взгляд, в нём, безусловно, что-то имеется.

Другому конкуренту, Клявера, не повезло. Он очень хорошо показал себя на первом экзамене и решил избавиться от соперника, который не понравился ему своей фамилией (Нелипович) и обжорством. Во время очередной его трапезы Клявер неожиданно подошёл и гаркнул:

– Как твоя фамилия?

– Нелипович, – с трудом ответил вопрошаемый, так как его рот был полон.

– Не Липович, говоришь, – задумчиво протянул Клявер. – Ну а тогда какая же, если не Липович?

– Что значит «какая»? – прошамкал Нелипович. – Я же сказал: Нелипович. Непонятно, что ли?

– Ну почему же? Что ты не Липович – это-то мне как раз понятно. А непонятно мне другое: кто же ты есть, Нелипович, если ты не Липович?

– Фамилия моя Нелипович, – взъярился Нелипович. – Не-ли-по-вич!

– Слушай, – сыграл негодование Клявер, – ты как с представителем деканата разговариваешь? Последний раз спрашиваю: если ты не Липович, то кто ты?

– В смысле?

– Чё ты такой тупой? Вот я, например, не Достоевский, Хазанов не Гоголь, а кто ты, если говоришь, что ты не Липович? Может, ты Кацман, может, Иванов – мне неважно кто, мне важно, кто ты!

Смутил Клявер разум соперника, и на второй отборочный тур тот пришёл в полной растерянности. На вопрос о его фамилии испуганно прошептал:

– Нелипович, а кто конкретно, не могу сказать.

Потом глазами, полными недоумения и страха, обвёл членов комиссии и умоляюще попросил:

– Можно, я выйду?

Обратно он уже не вернулся. Лёва (Илья) был доволен: выиграл «сражение» без крови – дипломатическим путём. Но что характерно: будучи уже не Клявером, а широко известным артистом Олейниковым, в грехе молодости не раскаивался, и в мемуарах «Жизнь пестня, или Всё через „Жё“» писал: «Никаких угрызений совести я не почувствовал. Бездарен он был, этот Нелипович, долго не задержался бы – всё равно бы отчислили».

«По дороге зимней, скучной…». В начале 1819 года по дороге Петербург – Москва ехал на перекладных молоденький морячок. На нём мичманская форма, новехонькая – видать, только-только сшитая. Один недостаток был у неё – плохо грела. Ямщик, сочувственно поглядывавший на выпускника Морского кадетского корпуса, указал на пасмурневшее небо – верный признак перемены к теплу и обнадёживающе произнёс:

– Замолаживает.

– Как замолаживает? – не понял седок.

Ямщик объяснил. И мичман, несмотря на мороз, выхватил из кармана записную книжку и окоченевшими от холода пальцами начал записывать: «Замолаживать – пасмурить, заволакиваться тучами, клониться к ненастью (не вообще ли о перемене погоды, от „молодик“ – молодой месяц?)».

По меткому замечанию П. И. Мельникова-Печерского, «эти строки были зародышем того колоссального труда, который учёному миру известен под названием „Толкового словаря живого великорусского языка В. И. Даля“».

В. И. Даль

Об этом эпизоде своей жизни Владимир Иванович рассказал в повести «Мичман Поцелуев, или Живучи оглядывайся». Жизнь его была полна событиями и многочисленными переездами. В долгих скитаниях по российскому бездорожью у Даля не раз появлялись причины к тому чтобы оглянуться, но и времени было достаточно, чтобы прислушаться к русской речи, к говорам различных губерний.

Над своим знаменитым словарём Владимир Иванович работал практически всю жизнь. В первом издании «Толкового словаря живого великорусского языка» было около 200 тысяч слов. Примерно 120 тысяч Даль извлёк из предшествующих словарей, 80 тысяч собрал сам.

За долгие годы кропотливого труда всякое случалось в жизни собирателя. Об увлечении Даля знали многие, и вот как-то министр просвещения князь Ширинский-Шихматов предложил Владимиру Ивановичу передать Академии наук запасы собранных им слов по следующим расценкам: 15 копеек за каждое слово, которого нет в академических изданиях, и по 7,5 копейки – за дополнения и поправки.

– Я предложил, – вспоминал Даль, – взамен этой сделки другую: отдаться совсем, и с запасами, и с посильными трудами своими, в полное распоряжение академии, не требуя и даже не желая ничего, кроме необходимого содержания; но на это не согласились, а повторили первое предложение.