«Весна двадцатого. Работаю библиотекарем в Белостокском военном госпитале – прямо напротив Художественного театра[59]
. Работу заканчиваю в шесть, но ещё задерживаюсь поужинать (в зарплату входят взамен сухого пайка обед и ужин).В тот вечер, едва выйдя из госпиталя, я увидела караулившего меня Есенина: ходит с тротуара на тротуар (движение по Кузнецкому и Камергерскому было отнюдь не бойкое). На лице и во всей осанке радостная взволнованность. И нетерпение.
– Вот и вы наконец! Я вам приготовил свою новую книжку.
– О, спасибо. А я её уже успела купить!
Сказала и тут же осеклась: глупо как! Он же мне сюрприз готовил. Вот и лицо сразу угасло.
– Но разве вы не хотите, чтобы я вам её надписал? Я вас провожу – позволите?
– Конечно.
Бог ты мой, как сразу изменился тон, стал непривычно церемонным. Неужели вкось истолковал мои слова?
Направляемся ко мне, по моему новому адресу, то есть в Хлебный переулок. Перед витриной книжной лавки у консерватории призадержались. Разговор, естественно, заходит о стихах.
– Скажите, – спрашивает вдруг Есенин, – какое из моих стихотворений первым привлекло ваше внимание… понравилось вам?
Отвечаю без колебания:
– В „Скифах“, вот это:
Он испуганно глядит на меня, на ходу весь ко мне повернувшись, голубизна глаз сгустилась в синеву. Верно, подумал: „Смеётся, что ли, девчонка!“ Но, проверив мой ответный взгляд, сразу успокоился.
Но вот мы и в Хлебном».
«Когда грачи прилетают».
На углу Столешникова переулка и Петровки в 1880-х годах стояли дома Рожнова. В них размещались модный шляпный магазин Вандрач, булочная Савостьянова и парикмахерская Андреева. Среди них выделялась большая гостиница «Англия», при ней был трактир, когда-то аристократический, позднее – извозчичий. Во дворе гостиницы находились два двухэтажных здания «меблирашек» и стоянка для лошадей извозчиков.Въезд во двор был с переулка. На тротуаре у этого въезда репортёр В. А. Гиляровский и увидел огромную фигуру художника А. К. Саврасова. Алексей Кондратьевич прославился картиной «Грачи прилетели». Задушевная лирическая красота и внутренняя значительность простого мотива природы и выразительность национального характера пейзажа сделали эту картину значительной вехой в отечественном искусстве, а имя художника – широко известным и любимым русскими людьми.
К сожалению, Саврасов не вынес вериг славы. В один из дней первого весеннего месяца Гиляровский увидел художника в коротком летнем пальтишке, в серых растрёпанных брюках; из разорванных резиновых ботинок торчали тряпки. На голове Алексея Кондратьевича была широкополая шляпа, в каких актёры провинциальных театров изображали итальянских бандитов. Холодный ветер раздувал косматую гриву волос и всклокоченную бороду художника, считавшего медяки на ладони.
Гиляровский подошёл к знаменитости и поздоровался.
– Погоди, четыре… пять… – продолжал считать Саврасов.
– Здравствуйте, Алексей Кондратьевич! – повторил репортёр.
– Ну? – уставился на него художник усталыми покрасневшими глазами.
– Я – Гиляровский. Мы с вами в «Москве» и «Волне» работали.
– А, здравствуйте! У Кланча?
– Да, у Ивана Ивановича Кланча.
– Хороший он человек. Ну вот…
Саврасов дрожал, его лицо было зелёным.
– Вот собираюсь опохмелиться. Никак не могу деньги собрать, за подкладку провалились.
Гиляровский предложил:
– Вот что, Алексей Кондратьевич. Пойдём ко мне, выпьем, закусим.
– Куда же это?
– Вот рядом, в дом, где балкон.
Действительно, Владимир Алексеевич жил почти рядом (дом № 9) с зданием, у которого шёл разговор (дом № 15). Но художник не ответил – его отвлекла… ворона.