Встречи на московских улицах

В 1927 году с лёгкой руки Н. Бухарина появилось выражение «есенинщина». «Есенинщина – это самое вредное, заслуживающее настоящего бичевания явление нашего литературного дня.

Есенинский стих звучит нередко как серебряный ручей. И всё-таки в целом есенинщина – это отвратительная, напудренная и нагло-раскрепощённая матерщина, обильно смоченная пьяными слезами и оттого ещё более гнусная.

Идейно Есенин представляет самые отрицательные черты русской деревни и так называемого национального характера: мордобой, внутреннюю величайшую недисциплинированность, обожествление самых отсталых форм общественной жизни вообще…» («Злые заметки» – «Правда», 12 января).

С. Есенин

Имя любимого поэта стало опасно произносить вслух, оборвались связи с его друзьями и его окружением. А тут ещё погиб муж Белуччи – писавший на итальянском языке прозу, и разом кончилась богемная жизнь дочери бывшей графини Курбатовой. С большим трудом Лидия Ивановна устроилась чернорабочей на завод резиновых изделий «Красный богатырь». Но это «падение», к счастью, не отразилось на её внутреннем мире: по-прежнему много читала и… вела дневник, что в трагические 30-е годы было смерти подобно. Для нас в нём интересна запись 1937 года о встрече с Рюриком Ивневым.

Это был действительно друг Есенина, безоговорочно преданный ему. Айседора Дункан, женщина изумительной чуткости, безошибочно улавливавшая все оттенки настроения собеседника, говорила, что больше всех и глубже всех любит «её Есенина» Риурик – так она произносила имя Ивнева. Находясь в Москве, друзья встречались почти ежедневно. Сергей Александрович посвятил Ивневу большое стихотворение «Пантократор».

Неожиданная встреча с Ивневым произошла у кафе «Красный мак», на углу Петровки и Столешникова переулка. Друг Есенина запомнился Белуччи-Гринёвой внутренней выправкой, сдержанностью и взглядом «в бесконечность». Теперь перед ней был замкнувшийся и «потускневший» человек. Он был любезен, но, казалось, через силу.

Лидия Ивановна сказала, что рада видеть старого знакомого, что помнит и любит его стихи, даже прочитала четыре строки из ранней лирики поэта:

Не надо старости, чтоб подводить итоги,
Предвидеть можно всё и в тридцать лет.
Внимательно смотрю на разные дороги,
Среди которых главной нет…

Ивнев спросил:

– А что-нибудь новое читали?

– Нет. Наверное, пропустила.

– Не вы пропустили, а стихов не пропустили. В печать. В общем, я – бывший. Во всех отношениях.

Михаил Александрович[61] достал из внутреннего кармана пиджака записную книжку, долго искал в ней нужную страничку, нашёл наконец и, старательно выговаривая каждое слово, зачитал выписку из «Литературной энциклопедии»: «Поэзия Ивнева выражает идеологию упадочной мелкобуржуазной богемы, бегущей от революционной действительности и замкнувшейся в кругу интимных и пессимистических переживаний».

Это был штамп на будущее, путёвка в никуда, и поэт почти смирился с этим, ожидая худшего:

Не цепляйся жаркими руками
За фату зелёную ветвей.
Примирись, что угасает пламя
Обречённой юности твоей.
Не помогут стоны и молитвы,
И животный крик до хрипоты…

Расстались с какой-то обоюдной неловкостью: оба куда-то заторопились без видимой необходимости в этом. Вечером Гринёва записала в дневнике: «Встретила Ивнева. Неужели его ждёт то же?»

В то время «то же» значило одно – подвалы Лубянки и гибель. 1937 год унёс первого сына Есенина Георгия и близких поэту людей: Павла Васильева, Ивана Приблудного, Сергея Клычкова, Николая Клюева, Василия Наседкина, Петра Орешина и Вольфа Эрлиха.

К последнему была обращена записка Александра Сергеевича, написанная накануне гибели в ленинградской гостинице «Англетер». А тот оказался капитаном НКВД и в своих воспоминаниях оставил загадочную фразу: «Пусть Есенин теперь, после своей смерти, простит мне наибольшую мою вину, ту вину, которую он не знал, а я знаю».

Рюрик Ивнев, к счастью, избежал трагической участи ближайшего окружения своего кумира, мирно почив (1981) в возрасте девяноста лет. Этому во многом способствовала его жизненная философия, выраженная в стихотворении «Сергею Есенину»:

Сурова жизнь – и всё же она
Елейно иногда нежна.
Раз навсегда уйди от зла,
Гори, но не сгорай дотла.
Игра страстей, любви и чести
Несёт нам муки, может быть,
Умей же всё переносить.

Он сумел. Как? Для потомков это осталось тайной.