Встречи на московских улицах

Ефремов сразу и навсегда покорил своих товарищей по экспедиции обширными познаниями, мужественностью и целеустремлённостью. В маленькой партии царила обстановка непринуждённости, дружеской сплочённости и нескрываемого обожания её руководителя. Вот каким виделся Иван Антонович Новожилову в те далёкие дни:

Он беспредельно галантный,
Двадцать восьмой уже год
Этот герой элегантный
Жизнью планеты живёт.

Боною Симбой за силу,

То есть по-нашему – львом,
Назван герой мой красивый
В обществе милом своём.

Ровного в росте и силе

Симбе великому нет.
Вот здесь в сравнительном стиле
Дан его лучший портрет.

Несмотря на шутливый тон приведённых четверостиший, чувствуется неподдельное уважение их автора к своему начальнику, даже некоторое преклонение перед ним. Последнее вызывает обостренное восприятие личности Ефремова и помогает Нестору Ивановичу дать блестящее предвидение судьбы Ивана Антоновича: «Ум у него обострён. Вдаль его вьётся дорога!»

По-видимому, автору стихотворного портрета Ефремова были известны некоторые подробности его биографии: раннее сиротство, три класса дореволюционной гимназии, Гражданская война, через которую подросток прошёл воспитанником 2-й роты автобазы 6-й армии. С красноармейцами он совершал большие и утомительные переходы. Но суровая романтика революции не заглушила читательских пристрастий подростка, который жил в мире, сотканном из ярких образных представлений, навеянных книгами и дополненных собственной неуёмной фантазией. Предметом его грёз был Чёрный континент.

– Ещё с детских лет я безотчётно любил Африку, – вспоминал позднее писатель. – Детские впечатления от книг о путешествиях с приключениями сменились в юности более зрелой мечтой о малоисследованном Чёрном материке, полном загадок. Я мечтал о залитых солнцем саваннах с широкими кронами одиноких деревьев, о громадных озёрах, о таинственных лесах Кении, о сухих плоскогорьях Южной Африки. Позднее, как географ и археолог, я видел в Африке колыбель человечества – ту страну, откуда первые люди проникли в северные страны вместе с потоком переселившихся на север животных.

Этим грёзам не суждено было осуществиться, но они стали тем живительным источником, который вызвал к жизни блестящую дилогию писателя – «Великая Дуга», своеобразную дань юношеской мечте.

В шестнадцать лет Ефремов сдал экстерном экзамены на аттестат зрелости. На это время приходится и страстное увлечение юноши наукой и путешествиями. В двадцатые годы Иван Антонович побывал во многих экспедициях, результатом которых явился его первый научный труд – «Описание местонахождений древнейших земноводных». В 1931–1932 годах Ефремов участвовал в двух дальневосточных экспедициях. В 1933 году вышел его «Геологический очерк Западной половины Озерного района Приамурья», а в следующем он экстерном окончил ленинградский горный институт.

Такая целеустремлённость, такой накал энергии, конечно, выделяли Ефремова в его маленькой партии, и подчинённые ему люди уважали в своём начальнике его необыкновенный творческий порыв и силу воли. Нестор Иванович тонко заметил во внешнем облике Ивана Антоновича редкую сосредоточенность, подчинение всех желаний какой-то большой цели, некоторую замкнутость и холодность:

Режущим холодом стали
Взгляд его глаз напоён.
Отблеск волненья, печали
В нём навсегда погребён.

Тёплая ласка блистаний

В этих очах не цветёт.
В них не прочтёте мечтаний,
В них лишь увидите лёд.

По любительским фотографиям, сохранившимся от этой экспедиции, трудно сказать что-то определённое о выражении лица Ефремова – снимки слишком мелки. Но у Арсеньева случайно оказалась фотография Ивана Антоновича более раннего периода. Ефремов сидит, подперев голову рукой, в правом углу рта – большая трубка, брови высоко подняты, глаза устремлены прямо на зрителя, общее выражение лица холодное, жёсткое.

Совершенно другими красками изображает Новожилов второго члена экспедиции – A. A. Арсеньева. Портрет Алексея Александровича диаметрально противоположен облику его волевого и целеустремлённого начальника, он нежен и лиричен:

Перед вами юноша прелестный,
Строен, привлекателен и мил.
Как Парис всемирный (больше местный),
Полный обаянья, юных сил.

Ни одна из жительниц Могочи

В плен взята игрою его глаз,
Ни одна, тоскуя дни и ночи,
Видела в очах его алмаз.