– Я мало у кого спрашиваю совета, Саванна. Но если уж делаю это, то лишь потому, что уважаю человека и его мировоззрение. Ты, может, и «жалкий редактор», как ты выразилась, но у тебя есть мысли по поводу этой компании, которые я нахожу верными и достойными внимания. – Он долго смотрит на меня и, так как я по-прежнему не двигаюсь, вежливо улыбается и поворачивает ручку двери. – В любом случае я спросил твоего мнения по поводу Йосси. И ценю, что ты им поделилась.
Он открывает дверь.
Спустя две недели во время обеда я забегаю в комнату сигнальных экземпляров и, к своему удивлению, открываю дверь в совершенно новый мир. Это настоящее царство света. Я ощущаю себя будто в сказке. Я ничего не ожидала от этого мрачного февральского дня с серыми тучами и прогнозом, обещающим лишь моросящий ледяной дождь. А тут –
Когда я беру рукопись со стопки книг рядом с креслом-мешком, у меня такое ощущение, что и мое сердце сияет.
Мой таинственный редактор развесил гирлянды. Для нас.
Нас.
То есть и для меня.
Пока я просматриваю его новые послания и читаю, а затем перечитываю длинную историю, написанную на странице, мои глаза едва не наполняются слезами радости. Возможно, дело в его рассказе о худшем свидании вслепую. Возможно, в том, что у меня в животе развязался узел напряжения, после того как я преодолела середину романа. Или в новых гирляндах, развешанных по комнате, из-за которых она вся светится.
Или во всем сразу.
Я беру ручку и заканчиваю разговор, который мы ведем в конце страницы уже четыре дня.
Тогда, надеюсь, это будет нашим маленьким секретом.
Ты не посмеешь.
Если ее буду редактировать я, то нет.
Я всегда считал, что его зря недолюбливают. Он помог Кристине Даэ построить карьеру.
Он один из моих любимых.
Если на Бродвее, то по рукам.
Я улыбаюсь, пока мой палец скользит в самый низ страницы, и добавляю: «Кстати, гирлянды прекрасны». Затем листаю дальше и смеюсь над его комментарием: «Этой комнате не хватало таких гирлянд для атмосферности».
«Согласна!» – отвечаю я и продвигаюсь вниз по странице.
В последнее время я стала проводить здесь больше времени, и, хотя я без всякого зазрения совести могу оправдать свои постоянные отлучки со второго этажа тем, что много работаю по ночам, главной проблемой стало ускользать, не вызывая подозрений. К счастью, в течение дня все в издательстве заняты на встречах и совещаниях и, кажется, предполагают, что я тоже хожу с кем-то поговорить. Оказывается, в «Пеннингтоне» почти не следят за редакторами – если они сдают в срок качественно выполненную работу. А Лайла настолько погружена в новые проекты, что практически можно есть с тарелки у нее на голове, а она ничего и не почувствует, поэтому мне чрезвычайно легко убегать и возвращаться незамеченной.
В конце страницы я вижу еще один длинный абзац и останавливаюсь. В этой сцене главная героиня снова косячит, а ее лучшая подруга – идеальная собранная лучшая подруга – помогает все исправить и спасает ее. Моя главная героиня не идеальная. Если быть откровенной, она совсем не идеальная. На самом деле, она настоящая катастрофа. Неполноценная. Бесталанная. Посредственная. Она и не глянцевая девушка, каждый шаг которой освещает свет софитов, и не гадкий утенок, который внезапно оказывается остроумной и сногсшибательной женщиной, когда помоет голову. Нет, она просто Сесилия. На семь килограммов тяжелее, чем в колледже, но шоколадные маффины для нее важнее веса. Она забавная, но никогда не привлекает всеобщего внимания своим остроумием. Она любит кино, музыку и сериалы, но, хоть убей, не умеет читать ноты. Достаточно умна, но не настолько, чтобы выигрывать награды или получать крупные повышения. Она просто… Сесилия.
И еще я понимаю, что она просто… я.
Я слышала, как другие авторы говорят, что пишут, чтобы разобраться с собственными проблемами. Они прорабатывают свои трудности. Это что-то типа терапии.