Встречи... Разлуки...

Убедившись, что больше начальству сказать нечего, Осадчий негромко и очень вежливо начал:

— Простите, но я с вами не согласен. Во время дождя или при сильной зыби контроллер надежно укрыт чехлом от попадания влаги и снимать его в такой обстановке не обязательно. Пойдем дальше. Брашпиль на баке. То есть, на носу базы, — пояснил он Елене Ивановне. — Там же, на баке, находится, кроме боцмана, штурман. Ему и надлежало сделать замечание. И в-третьих, китобаза не катер. Ходовой мостик, где находится старший помощник, отделяет от бака не один десяток метров. Не убежден, что на таком расстоянии различишь чехол на маленьком контроллере.

Воцарилось долгое молчание.

— М-м-да, — пробормотал Реутов и, тяжело повернувшись в кресле, обратился к Елене Ивановне. — Скажу вам неофициально, просто как знакомой, свое частное мнение. Через несколько лет Колосову на пенсию. Он сам сказал, что сбережения у него немалые. И пенсию он давно обеспечил. К чему же плавать? Конечно, в море ставка у него большая… — Реутов осекся, взглянув на Осадчего, лицо которого побелело, под кожей бугрились желваки, так крепко он стиснул зубы.

Елене Ивановне показалось, что не сдержится Осадчий, наговорит резкостей, как это однажды случилось с ней. Однако тот ответил так же спокойно, как говорил до этого, только голос звучал глухо:

— А девятнадцать героических рейсов? Таких рейсов, на которых воспитывали нас, молодых матросов… он тоже совершил из-за ставки?! Когда к берегу приползали изувеченные, истекающие кровью моряки-десантники и ждали ночи, ждали прихода «Земляка», ждали спасения, и он непременно приходил, вопреки всем смертям. Какой надо иметь талант командира, судоводителя и какое сердце?! И за рейсы в Антарктику на китобазе у Колосова награды. А через месяц после того, как он был награжден медалью, Колосова сняли, нарушив все законы. Подумайте обо всем этом, товарищ Реутов. Мы настоятельно просим вас — подумайте!

Непослушными руками Елена Ивановна спрятала блокнот в сумку и вышла вместе с Осадчим. Взволнованные, молча шли они по оживленной в эти вечерние часы улице.

— Подождем. Несколько дней подождем, — прощаясь, сказал Осадчий.

— И если Колосова не восстановят, будем продолжать бой. Вы согласны?

— Конечно!

— Порядок! На время отключаемся. Впереди свободное воскресенье. Поведу свою гвардию на мавтуны.

— Куда?

— Это сын говорит: мавтун. Мультфильм.

Елена Ивановна рассмеялась.

У нее на воскресенье тоже накопилось множество дел. Николай, вероятно, уже ушел в Николаев. Вчера было что-то похожее на прощание.

Однако когда она подошла к дому, то увидела открытую балконную дверь. Пришел. Зачем? Нет, снова повторять вчерашнее не нужно. Лучше здесь, на скамейке, подождать, пока он уйдет.

К дому подъехало такси, потом появился Николай с чемоданом. Раньше все, что брал в рейс, умещалось в хозяйственной сумке.

Прошлое… счастливое… Сама придумала? Нет, не придумала. Оно было прожито с ним. Прошлое, которое называлось юностью. Пусть юность не по годам. Но разве дело в годах?! Юным было ее чувство.

Вот уезжает… И уезжает навсегда. Женским чутьем угадывала — что-то еще можно вернуть, если поехать в порт, подняться по трапу на «Иртыш», пойти в Николаев. Там целых три дня вместе. Когда муж и жена перед рейсом в одной каюте, забываются не только обиды.

Прощание с женой там, на судне, — прощание с домом, с берегом. Особое прощание. Впереди неизвестность, потому что, какими бы современными ни были корабли, море всегда остается морем с его тревогами и опасностями, а человек в рейсе может рассчитывать лишь на себя и своих товарищей.

Вероятно, не бывает людей, которые не испытывали, пусть даже неосознанной, грусти прощания со своими берегами, и пока кто-нибудь из близких здесь, в каюте, значит, и берег еще здесь, значит, моряк еще дома.

Надо только поехать на «Иртыш», подняться по трапу.

Но именно этого она не сделает. Не воспользуется настроением.

В комнате он даже не убрал после себя. Все раскрыто, разбросано. И записка:

«Не стоит афишировать развод. Славы это не принесет ни тебе, ни мне…»

Жалкая предусмотрительность. Очень важно там, в детском саду, является ли «Ленаванна» женой Терехова или нет. Очевидно, важно для него. Не к чему Терехову сообщать в кадры об изменении семейного положения. Не сообщать спокойнее.

Не будет она ничего тут убирать. Взяла письмо, которое еще утром написала сыну, пошла на почту. Возле автобусной остановки ее окликнули.

— Ну, тут вы уже не скажете, что нарочно вас дожидался, — здороваясь, весело сказал Владимир Федорович и поставил рядом с собой небольшой чемоданчик.

— Уезжаете?

— На два дня. Приглашен в гости.

Когда он назвал станцию, а потом село, в которое ехал, она удивленно воскликнула:

— Не может быть! Вы правду говорите?

— Чистейшую. А что?