— Эва! Чего я должна ее менять? Не хуже других… Любая работа хороша, кроме нечестной. — И пока я припоминал, где и когда слышал эту фразу, женщина указала рукой на окно третьего этажа. — Некоторые, правда, носы воротят, не здороваются, думают, что большими господами стали. Купили пинчера-выродка, не собака и не кошка, жалость одна смотреть, и занимаются спирт… спирт… Ну этим делом, когда садятся вокруг стола и спрашивают, за кого ихняя прыщавая дочка замуж выйдет. — Она энергично сплюнула. — И на помойку выбрасывают хлеб буханками, картофель — ведрами. Люди сейчас стали богато жить, только в этом доме на каждый подъезд по «Москвичу», летом весь асфальт маслом изгваздают. И дай бог! Но жалость одна смотреть, что скоро забыли, как хлеб достается и как эта самая картофель выращивается!
Она опять начала шуровать лопатой в контейнере, вместе с дымом вверх полетели невесомые хлопья черного пепла. Я отошел в сторону, чтобы не измазаться и увидел Боба.
— А ты что здесь делаешь?
— Я тут живу. — Он посмотрел на женщину в оранжевом жилете и вздохнул. — Такая клевая деваха Лилька, а вот с предками не повезло. Мать устроилась дворничихой, чтобы получить служебную квартиру. Отец совсем пьяница и шарамыга, дома дерется, а кулаки у него, сам видел, будь здоров, раз вломит — и ложись в больницу. Мать вкалывает от темна до темна, а недавно купила мужу телевизор, он как глянет на экран, сразу засыпает. Лучше купила бы Лильке путевое зимнее пальто или еще что из одежды. Она почему хотела из школы уходить? Директриса придралась к короткой юбке, а Лилька гордая, не захотела объяснять, что эта юбка одна у нее.
Глава 4
Компания за сдвинутыми столиками шумела, лица ребят раскраснелись, движения стали размашистыми. Магнитофон был включен на полную громкость. Наконец ребята поднялись и шумной толпой направились к выходу. Васька оглянулся и, нерешительно потоптавшись, направился к нашему столику.
— Не бери в голову, Глеб! — сказал он, махнув рукой. — Отдадим мы вам свой аппарат. Каркас хороший, парус первый сорт. С управлением что-то не ладится. Сейчас нас большая компания, да толку мало, все больше спорим, как лебедь, рак и щука. Поэтому Боб сегодня и взял ваш дельтаплан.
— Ладно, чего уж теперь. — Глеб поморщился и не допускающим возражений голосом сказал: — Завтра приведешь всех ребят в библиотеку. Разговор есть.
Васька обрадовался и доверительно сообщил:
— У нас появились конкуренты на Садовой и на мебельной фабрике. Раскупают болонью километрами, продавец в экстазе!
— Их тоже пригласи. Или не контактируете?
— Нормально. Они у нас чертежи брали.
— Вот этого и боюсь, — усмехнулся Глеб.
Послышался треск моторов. Я отогнул портьеру. Мотоциклы с переводными красотками на бензобаках срывались с места, выскакивали на дорогу и, набирая скорость, исчезали за поворотом. От встречного грузовика желтый Васькин шлем вильнул в сторону, мотоцикл выскочил на газон, оставил на нем кривую борозду и скрылся из виду.
К нашему столику подошел высокий парень, с которым недавно разговаривал Бармин.
— Разрешите? Давайте знакомиться. Моя фамилия Бабичев.
— Оч-чень приятно! — язвительно сказала Лилька, пристально глядя на парня, словно пытаясь что-то припомнить. — «Герцогиня разразилась диким хохотом».
Блеснув глазами, парень улыбнулся.
— Я тут поговорил с одним товарищем. Узнал, что вы строите какие-то летательные аппараты. Хотелось бы подробнее узнать.
На вид ему было около тридцати лет. Несмотря на обезоруживающую улыбку, глаза его смотрели внимательно и серьезно.
— А что рассказал вам Бармин?
— Он высказал свою точку зрения. Я хочу знать вашу. Да и я сам недавно встретил в журнале заметочку о «летающих драконах», какой-то Майк Харкер так загремел с горки перед телекамерой, что только перья полетели! Там написано, что он сделал больше четырех тысяч полетов, а как с этим делом у нас?
— В стране неплохо, — отозвался Глеб. — У нас ничего не выходит.
— Понятно… Недоброжелатели?
— Скорее всего доброжелатели.
Бабичев смешливо покрутил головой:
— У доброжелателей сильные козыри?
— Практическая польза от дельтапланеризма и связанный с полетами травматизм. По статистике из восьмидесяти тысяч летающих спортсменов погибло всего восемьдесят шесть. Ничтожный процент.
Бабичев предупреждающе поднял руку:
— За каждым процентом живые люди.
— Какой-то заколдованный круг, — не выдержал я. — Научиться строить аппараты и получить представление о полете негде. Доморощенные Икары падают. Осторожность доброжелателей перерастает в перестраховку. Ждут указаний из области.
— И сколько же у нас этих Икаров?
— В мире больше ста тысяч.
— Сто тысяч… — Бабичев начал подсчитывать вслух: — Из восьмидесяти тысяч восемьдесят шесть, из ста сто с лишним. Много. Дорогое удовольствие получается.
Глеб с силой придавил в пепельнице сигарету.