Встречного ветра!

— Да не бросаем мы их на произвол судьбы, — улыбнулся Глеб. — Завтра встретимся с ребятами, поговорим. Если не удастся убедить их оставить это занятие, пойдем к первому секретарю горкома.

— Вы думаете, он поможет?

— А как же, — удивилась Люба. — Обязательно! Но почему вас все это интересует?

Бабичев добродушно рассмеялся:

— Я первый секретарь.

— Эффекты любите? — хмуро спросил Глеб.

— Люблю, — охотно сознался Бабичев. — Грешен, конечно, что не сказал об этом сразу. Но мне кажется, в кабинете у нас не получилось бы такого откровенного разговора.

— Мы приготовили бы для вас доклад с цифрами, фактами и материалами из печати, — сказала Люба. — А как теперь говорить с вами, не знаю. Завтра вы поддержите нас или будете против?

— Серьезные вопросы за столиком в кафе не решаются, да и многое для меня еще неясно. Позвоню в обком, проконсультируюсь… Не верится, чтобы такое интересное дело осталось незамеченным. Обещать ничего не буду, но для поддержания боевого настроения могу сказать вам, что помещение для клуба найти в городе можно. И средства есть. Кроме переписки со спортсменами из других городов, у вас еще имеются материалы о дельтапланеризме? Я хотел бы с ними ознакомиться.

— Поехали, — сказал Глеб. — Заодно и дельтаплан отвезем.

«Запорожец» прощально мигнул красными стоп-сигналами и скрылся за поворотом. Апрельские сумерки волнующе пахли дымком, с запада на город ползли черные облака. Лилька поправила растрепавшиеся от легкого ветерка волосы и спросила, кто этот парень, она целый день вспоминала, где могла его видеть. Я сказал.

— Правильно! — Она схватилась за вспыхнувшие щеки. — Осенью он выступал у нас в школе на комсомольском собрании. Вы все ему рассказали? И что он ответил?

Я неопределенно пожал плечами, а в душе ворохнулось смутное беспокойство. Даже если Бабичев поддержит нас на бюро, при создании клуба все равно придется спорить, доказывать, убеждать, а кто возьмется за это дело, если летом мы разъедемся?

— Пойдем в ДК на танцы, — предложила Лилька.

— Сначала к нам… Поужинаем.

Когда я открыл дверь квартиры, из комнаты вышла мама в праздничном, недавно сшитом платье, радостно-возбужденная и почему-то растерянная. Пока они с Лилькой обнимались, я вымыл руки и прошел в комнату. На столе раскупоренная бутылка вина и давно забытая картина: три полных прибора и накрахмаленные салфетки белыми конусами. Балконная дверь приоткрыта, сквозь занавеску виден огонек сигареты — отец никогда не курил в комнате.

Увидел меня и вошел. Он был уже без бородки-эспаньолки, в обычно уверенном взгляде сквозила неуверенность. Не обратив внимания на протянутую руку, я буркнул: «Здрас-с-с…» — и пододвинул стул к свободной от прибора стороне стола. Отец сел напротив и, как мне показалось, чуть заискивающе сказал:

— Возмужал… Мать говорила, что ты собираешься восстанавливаться в университете. Я хорошо знаю декана твоего факультета, могу все уладить.

— Не стоит.

— Почему?

— «Рецессивные гены в генотипе, подавленные доминантными генами, не проявляют себя в фенотипе», — неизвестно зачем повторил я всплывшую в памяти фразу и, кивнув на входившую Лильку, добавил: — Знакомься!

Лилька вспыхнула, протянула отцу и тут же отдернула руку, потом сделала корявый реверанс. Отец снисходительно улыбнулся и, поблескивая золотым зубом, заговорил о какой-то несущественной чепухе — о весне, о тепле, о погоде. Со светским изяществом жестикулировал, словно было что-то очень важное в том, понравится он этой смущенной девочке или нет. А она уставилась в тарелку и отвечала односложно, коротко, как ученица, которой учитель наводящими вопросами помогает ответить хотя бы на тройку.

— А в каком вы работаете институте? — Слово «институт» она произнесла с тихим благоговением.

Отец хорошо поставленным голосом заговорил о том, что человеческая жизнь определяется задачей обеспечить биологическое существование, а для этого необходимо разгадать все тайны природы… Предупреждая длинные объяснения, я демонстративно посмотрел на часы:

— Нам пора!

— Кирилл, нам надо серьезно поговорить, — сказала мама.

— Давайте… Минут десять у нас еще есть.

Лилька осуждающе глянула на меня, встала и начала прощаться. Мама пошла провожать ее. Отец натянуто улыбнулся:

— Видимо, девочка далеко не из интеллигентной семьи. Но внешние данные есть, остальное со временем отшлифуется. Когда мы с мамой встретились, она тоже была просто милой девочкой с неопределенным будущим. У тебя серьезные намерения?

— Ты приехал, чтобы спросить об этом?

Отец выжидающе посмотрел на дверь, за которой слышались женские голоса, нервно поправил запонки на белых манжетах и начал рассказывать о декане моего факультета. Неожиданно я почувствовал, что отец просто не знает, о чем говорить со мной, и старается придать отношениям оттенок легкой непринужденности, подготавливаясь к чему-то серьезному. Где-то в глубине души шевельнулась расслабляющая жалость, впервые появившаяся в парке, когда я видел его суетливо заискивающим перед молодой женщиной. С деланным спокойствием спросил:

— Все? Тогда — привет!

Сзади мне на плечи легли мамины ладони.