Встречного ветра!

— Как ты разговариваешь с отцом, Кирилл?

— Как?

— Господи, какой ты еще ребенок! В этом моя вина, — сказала она, обращаясь к отцу. — Надо было поговорить раньше, подготовить мальчика… — погладила меня по голове. — Я считала тебя взрослым, Кирилл, а это не только способность переносить душевную боль молча, но и способность понимать, прощать, верить.

— В письмах я все объяснил, — торопливо сказал отец.

— Я их не читал.

— Напрасно.

Отец вытащил из пачки сигарету, но положил ее обратно, он никогда не изменял своим привычкам.

— Понимаю, вам нелегко жилось все эти годы. — В голосе появилась обычная уверенность. — Наверное, сейчас мне надо бы покаяться, попросить прощения, но я не хочу врать ни вам, ни себе. Что было, то было! Человек — существо необъяснимое… Накатит вдруг что-то, закрутит, опьянит, разумом все понимаешь, а противиться сил нет. Я много думал, прежде чем решился приехать. Сможем ли мы вновь стать родными по душе, по совести, по человеческому отношению?

Он смотрел на маму. И вдруг я понял, что моего опыта мало, чтобы на равных с родителями принимать какое-то решение, определять их судьбу.

Когда я уходил, в комнате было томительно тихо. Такая же тишина стояла в коридоре.

Из-под лестницы на первом этаже вышла Лилька, словно мы договаривались здесь встретиться.

— Здрасьте, я из вашего прошлого! Ну и вид у тебя… Страдаешь? А во все времена обязанностью женщин и герцогинь было облегчение страданий. — Она взяла меня под руку и повела на улицу. — Отец приехал мириться? Когда мой папа с мамой мирится, у него такой же пришибленный вид. Ну что ты встал как столб? Забвение — это человеческое счастье. Может, люди забывают много хорошего, но плохого забывают еще больше. Иначе жить было бы невозможно.

— И поэтому ты ревешь?

— Это дождь.

Она указала на лужу под фонарем, по которой бегали быстрые круги от капель и плавали большие блестящие пузыри. Я не заметил, как мы подошли к библиотеке. Лилька открыла дверь, провела меня по темному читальному залу за стеллажи. Включила в служебной комнатке свет. Со вздохом спросила:

— Чай пить будешь? Нет? — раскрыла дверцу стола, где хранилась чайная посуда. — Значит, будешь… Странные вы люди, мужчины! Чуть что случится, сразу в панику. Тебе надо попить крапивы, лучше всего темно-зеленой, железо хорошо помогает от весенней слабости.

— Никак ты меня успокаиваешь!

— Больно надо!

Лилька поставила чайник на электрическую плитку, села на диван и задумалась, подперев щеку ладошкой. Свет от зеленого стеклянного абажура старомодной настольной лампы на высокой ножке создавал в комнате уютный полумрак, по стеклам наглухо закрытого шторами окна стучал дождь, дополняя ощущение теплого покоя. Хотелось расслабиться, забыться, не думать о событиях прошедшего дня, о необходимости пересмотреть свое отношение к отцу да и о своей дальнейшей жизни после случившегося. Но на свете нет ничего хуже, чем ждать и догонять, я поднял трубку стоявшего на столе телефона, набрал номер. После тресков, шорохов и длинных гудков услышал мамин голос:

— Кирилл? Что случилось?

— Прости, я вел себя по-свински.

— Я все понимаю.

— Что вы решили?

— Пока ничего, — сказала мама после долгой паузы. — Отец просит нас вернуться, но я не могу бросить детский сад. Но… — Она заторопилась. — Но летом ты уедешь, и мне, теперь уже навсегда, придется остаться одной. Если бы ты знал, как тяжело возвращаться после работы в пустую квартиру! Поздно уже, иди домой.

— Сегодня я переночую у товарища, хорошо?

— Это из-за отца?

— Нет.

Я хотел сказать, что мне надо обо всем подумать одному, но мама пожелала спокойной ночи и положила трубку. Лилька глубоко вздохнула, словно во время нашего разговора сдерживала дыхание, и с деланным безразличием спросила:

— Теперь ты уедешь?

— Чего? Не знаю… — Я неопределенно пожал плечами, пытаясь объяснить себе томительное предчувствие решения, ответа на все возникшие сегодня вопросы, и поэтому попытался отшутиться.

— Как же я буду жить без тебя!

— Я это знала, — сказала она громким шепотом и, задохнувшись, пылко обняла меня за шею. Пухлые розовые губы на мгновенье неумело коснулись моих губ, но прежде чем я что-то понял, Лилька испуганно охнула и резко отпрыгнула в противоположный угол дивана, подтянув ноги к груди. Потом стыдливо одернула короткую юбочку и начала безудержно смеяться — туда, где только что она стояла, из носика чайника била тугая струйка пара. Выключив электроплитку, она задумчиво произнесла: — Я чувствовала, что сразу тебе понравилась. Хотела еще и присушить, да сама присохла так, что сил нет. Теперь ты моя судьба.

Воодушевившись, она с ногами забралась на диван и, стоя на коленях, с томной разнеженностью начала рассказывать о нашей будущей жизни: сначала можно пожить в одной комнате, а потом чтоб обязательно было две, одна только для нас, вторая для друзей и знакомых.