Встретимся на балу-с

Постоянный гнет, ухудшение и без того не особо положительного состояния молодого графа… Макс привык, что из уст отца в его сторону не послышится похвала до тех пор, пока общественные устои и отрешенность людей не возьмет верх над вольнодумством писателя. Но! Джонатан не сдастся, ведь будущее именно за такими людьми, как он! Долой все эти рамки консервативных отцов! Долой глупые устои и плохое отношение к науке! Долой нормы одеяния, за которые тебя могут исключить даже из семейной книги! Джонатан-младший тяжело выдохнул и, взяв одной рукой сумку с рукописями, посмотрел на покровителя.

– Отец, зачем вы обращаетесь ко мне на «Мистер Миллер»? Мы носим одну фамилию и относимся к одному роду, разве не так? – он старался держаться строго и ровно, но дрожь в руках была все равно заметна, чего не сказать о голосе, который трепетно старался контролировать граф. – Сюртук я оставлю на особый случай, ведь этот, – он одернул начало фалды, – еще в достаточно приемлемом состоянии, чтобы показаться в нем в свет. – Миллер выставил ладонь в белой перчатке перед лицом отца, и судья смог различить волнение сына, давая ему закончить свой отпор. – Как я уже неоднократно говорил ранее, дорогой отец, правила и устои меня не интересуют. Они глупы и неразумны, потому носить корсеты, чтобы угождать вам и матушке, я не собираюсь. – он провел правой рукой от отца вправо. – Что касается общества, то мне абсолютно безразлично, что обо мне подумают эти необразованные идиоты, ведь их главная «ценность» – распространение слухов и украшение таких балов.

Теперь молодому графу оставалось ждать вердикта отца. Курок спущен, игра в русскую рулетку началась. Все же, Макса можно назвать фаталистом, ведь сейчас он именно и творит, что отпускает свою жизнь на самотек, веруя, что судьба приведет его по течению к нужному берегу. Становится заметна дрожь не только в ладонях, но и коленях графа. Выбившаяся прядка начинает дико мешаться, хочется ее поправить; перчатки становятся сильно облегающими и плотными, отчего нужно их незамедлительно сорвать, а жабо так сжало шею, что, кажется, писатель сейчас потеряет сознание от удушения. Отец во всей своей строгости посмотрел на свое чадо. Руки за спиной сжались еще крепче, и Джонатану захотелось как в детстве: схватить непослушного ребенка за ухо и оттащить в свою комнату, заставляя того молиться Богу, вымаливая все грехи, какими он провинился перед отцом и матушкой.

– Макс, – ледяным жгучим голосом начал отец, – ты винишь нас с матерью точно во всех библейских грехах! Но послушай, сын мой. Мы, увы, не молодеем, и ты должен понимать, что мы, как и любые родители, озабочены тем, чтобы наш отпрыск стал наследником нашего имения, хозяйства, работников и земель. Чтобы вы нашли свою пассию, с которой готовы были родить себе наследника нашей семейной реликвии и гордой фамилии Миллер. – он устало вздохнул, – Но Вы, Макс, видно, считаете, что сильно взрослы, чтобы принимать такие решения самостоятельно. Я не договорил, Макс. – перебил сына отец, когда тот собирался возразить.

– Но ты глубоко заблуждаешься, родной. – казалось, будто он смягчил тон, но все это были уловки судьи с двадцатилетним стажем. – Любому уважающему себя мужчине нужна девушка – юное прекрасное создание – под стать. Она ведь – и украшение дома, и первоклассный учитель для ребенка, наследника твоего же рода! Уверяю тебя, дорогой Макс, ты просто еще не был отмечен стрелой Амура. Скоро она разит тебя и твое великое сердце – я уверен в этом больше, чем в чем-либо за свою жизнь! – и тогда ты поймешь, как ошибался.

Джонатан-младший поклонился отцу и, ничего не сказав в ответ, снял с себя перчатки, протянув их покровителю. Это же просто богохульство! Миллер-старший сжал белоснежные лайковые перчатки в руках и грозно посмотрел на своего сына, который вновь поклонился отцу. Этот жест был сродни с пощечиной, с объявлением дуэли… да даже с самим плевком прямиком в лицо! Граф терпеть это не намерен, но он понимает, что выяснять семейные отношения на балу – верх некультурности. Потому он поправил черный галстук и лацкан карминово-красного сюртука, на котором виднелась позолочено-белая бутоньерка с запахом ванили. Со словами «Я вас понял, Мистер Миллер» брюнет взял ладонь сына, крепко сжав ее и насильно раскрыв, и положил ему обратно перчатки. Джонатан-старший удалился, а молодой граф, сжав перчатки, как недавно отец, поспешил уединиться на балконе.

Нигилист из Японии