Встретимся на высоте

В этот вечер учительница выглядит очень нарядной и красивой. На ней белая кофта с кружевным воротником и серая шевиотовая юбка. Курчавые пышные волосы после бани гладко зачесаны, влажно блестят и заправлены за уши. У Вальки волосы прямые, и Галина Фатеевна и Валька сейчас очень похожи. У обеих белые продолговатые лица, широко открытые глаза, только у Галины Фатеевны они намного чернее Валькиных.

На Маряше — легкое батистовое платье, синее, с алыми листьями. Длинные каштановые косы опущены по спине.

— Запивайте-ко, матушки, — бабушка наливает в Наткину и Валькину кружки молоко. Толя ставит на стол блюдце с сухими паренками и улыбается Галине Фатеевне.

— А это, как признаете, из чего?

Учительница пробует темные сухие комочки на вкус и неуверенно отвечает:

— Из свеклы, похоже.

— Не угадали, — довольная впечатлением, лукаво щурится мать. — Пробуй-ко, Валя, наши конфетки. Из калеги. По-вашему, как?

— По-нашему, брюква, — говорит Галина Фатеевна. — Как же я сразу не догадалась, что из брюквы!

— Вот, значит, из брюквы… — И, подливая в учительницыну кружку чаю, мать обещает: — Научу я вас, как их готовить… Толя поможет огород распахать. — Минуту мать смотрит отрешенно в окно, потом обводит всех сидящих заботливым взглядом. — До первой картошки дотянуть бы, а там уж разная зелень пойдет, да ягоды, да грибы…

— Что-то скучно с вами, бабоньки, — говорит баба Настя. — Так ли бывалоча по праздникам? Соберутся Ванины дружки, Маркелыч за гармошку и — запоют!.. Ну-ко, Маряша, давай Ванину любимую.

Мать теребит конец скатерти, задумавшись и склонив голову. На загорелых щеках ее и на шее проступают неровные алые пятна. Потом выпрямляется, откидывает на спину длинные косы и запевает протяжно и тонко:

Там вдали за рекой
Загорались огни, —

разом подхватывают учительница, баба Настя и Толя.

В небе ясном заря догорала.
Сотня юных бойцов из буденовских войск
На разведку в поля поскакала…

Натка сидит неподвижно. С первыми же звуками песни внутри у нее рождается что-то знакомое, волнующее, но давно забытое. Звучат нестройно голоса, и вдруг под звуки песни перед глазами ее встает ясно картина: окна в доме Маркелыча открыты. Видна зеленая поляна. По ней ходят куры. У одного из окон, низко склонив светлую чубатую голову, затаенно улыбаясь чему-то, сидит Шура и широко растягивает мехи гармошки. За столом в черном жилете и белой рубашке сидит Наткин отец и, обняв за плечи Маркелыча, качает головой в такт песни. Они поют о молодом бойце, который упал на траву возле ног вороного коня. Поют вдохновенно, а за ними в квадрате окна — заросший полынью и васильками деревенский проселок, ржаное поле, блестит на солнце речка. На крутом берегу ее травянистый холм и деревянный зеленый столб. Там братская могила. Натка вспоминает все это, и ей кажется, как и тогда, что это за их Ольховкой заблистали клинки и рассыпались белогвардейские цепи, что боец в краснозвездном шлеме, упавший к ногам вороного коня, похож был на Шуру…

Ты, конек вороной, передай дорогой, —

очень высоко, дрогнувшим голосом вывела мать и замолчала, медленно поднялась со скамьи, пошла на кухню. Небольшие карие глаза ее блестели слезами.

— В братской могиле, за рекой, похоронен брат Маряши, комиссар, Андреем звали, — наклонившись к учительнице, тихо сказала баба Настя, поднялась из-за стола, подтянула гирьку часов и села на прежнее место. — Отца и мать Маряши, как родителей комиссара, тоже колчаковцы порешили. — И, опасливо косясь на кухню, еще тише добавила: — Да и невеста Андрея навек несчастной осталась.

В наступившей тишине стало слышно, как стучат на стене ходики.

Хлопнула дверь, на кухне заскрипели половицы, в горницу вошла Клавдя. Крохотные разноцветные звездочки мерцали в ее волосах, на суконном жакете. Серые глаза возбужденно сияли.

— С праздником, подружки, с Первомаем вас всех!

Мать обтерла рукой табурет, пододвинула Клавде.

— На складчину вас звать пришла. Баянов прислал. Маряша, Галя, одевайтесь — и никаких! — От Клавди пахло чем-то вкусным и ароматным, кажется, ржаным хлебом и, возможно, одеколоном или духами, — запах духов Натке еще не был знаком.

— Все уже за стол сели, а он уперся. Почему, говорит, Маряши Усаниной и Жени Травкиной нет.

— Дак че же, мать, сходите, — советует баба Настя.

Но Маряша к учительница наотрез отказываются. Клавдя подсаживается к бабушке:

— Погадайте мне на бобах, Максимовна.

Баба Настя идет на кухню, шарит там в потайных кладовках.

— Бобы-то варнаки съели, однако. Так и есть! — развязывая на ходу мешочек, сокрушается баба Настя. — Так и есть, не хватает. У тя зубы вострые, Клаша, раскуси-ко ты два боба. А тожно садись ближе.