Встретимся на высоте

— Угу-гу-гу-гу-у! — хрипло, словно простуженный полярными ветрами, прокричал где-то за поворотом реки теплоход. И Ленька вздрогнул от неожиданности. Он узнал басок «Иртыша». Не раз, провожая его в Заполярье, он мысленно прикидывал, как закончит школу, поступит на работу и в первый же отпуск придет сюда уже в качестве пассажира. И первое его настоящее путешествие будет не в Африку к слонам и жирафам, а поплывет он на старом, видавшем виды однопалубном «Иртыше» в Заполярье, к моржам и белым медведям.

— Угу-гу-гу-у! — снова, теперь уже ближе, раздался хриплый басок теплохода.

— У-ве-зу-у! — послышалось на этот раз Леньке в его приветствии. И, наблюдая в тот день за разгрузкой теплохода, он уже знал, что сделает. В этом его решении слились и те давние, почти детские, расплывчатые мечты о далеких путешествиях и новых землях, и переполнявшая его сиюминутная решимость что-то предпринять, достойно, по-взрослому ответить на брошенный ему вызов.

Весь день Ленька был под впечатлением так неожиданно свалившейся на него радости.

Вечером за чаем деда потянуло на душевный разговор.

— Дома теперь все больше из камня да из кирпича ставят. А по мне лучший материал все ж таки дерево.

— Дак ведь и в каменных без дерева-то не обходится, — вставил Валерка.

— Не о том речь, — отмахнулся от него дед, недовольный тем, что его перебили. — Возьмем хоть вас с Лексеем. Рабочая хватка, ничего не скажешь. И у того и у другого имеется. А только когда по-настоящему-то задумаешься, мало этого. У человека заглавное дело жизни должно быть. Вроде как опора, чтобы на высоте держала. Вот меня возьми. Сорок пять лет топором машу. Постучи-ко эстоль, ежели без мечты робить. Валерий должон помнить, какие дома у нас в деревне стояли. Все пятистенки или восьмиугольные. Простых не ставили. Лес-то рядом… Да-а. Чистые терема! Окошки высокие, в резных кружевах. Как солнце выглянет да зазолотит венцы-то, до того на душе весело станет, вроде как вновь на свет народился. Или по Исети плывешь, бывало. Глянешь на воду, а они в реке-то с крутого берега как в зеркале отражаются. И опять захолонет в тебе все, заворожит начисто.

— Бабка говорит, полдеревни твоими руками выстроено, — не стерпел, вставил опять Валерка. — Дед, как богатырь, силу не знал, куда деть. Взвалит бревно на плечо, да еще на конец его мужика посадит. И идет, не качнется.

По тому, как остро светились голубые глаза Валерки, Леньке было ясно, что разговор этот вели здесь не впервой. И тоже не прочь был посудачить о главном деле жизни.

Михаил Кондратьевич положил на колени коричневые, с твердыми, чуть искривленными пальцами кисти рук, задумчиво посмотрел на темное, заснеженное окно.

— Полдеревни! Это только в своей. А за всю-то жизнь сколь деревень будет? Как укрупняться стали, поредели наши Ключи, будто гребень щербатый. Разве мог я на то смотреть?

— Бабка еще говорила, что ты варежки до Николы зимнего не носил.

— До зимнего, — счастливо улыбаясь воспоминаниям, кивнул дед. — Собрали с Егоровной монатки и к дочери в Юган подалися. Здесь много из дерева ставят. Не слыхивал, чтобы из мостостроителей кто на наши дома позабедовал.

— Дом так надо строить, чтобы самому захотелось жить в нем, — сорвался опять Валерка, повторяя явно не свои, а дедовы мысли.

Молчал в тот вечер Ленька, смущенно уставясь в стол, хотя мысли о заглавном деле с некоторых пор толкались и в его голове. Неизвестно, сколько бы ему еще таиться пришлось, если бы не помог случай.

С первого участка потребовали на мост рабочих. В числе выделенных оказался и Ленька.

Распределили плотников по разным бригадам. Ленька попросился на четвертую опору: там работал Валерка. О монтаже пролетов он пока еще не мог и мечтать: на высоту допускались специалисты.

Времени еще вагон и тележка, решил Ленька, отправляясь на другой день во вторую смену. Около двух месяцев находился он в мостоотряде, а еще не видел всей стройки. Из-за короткого светового дня работы даже на первом участке велись без выходных.

Ленька неторопливо шагал по самому краю бетонки, разглядывая занесенные снегом кусты, припудренные тонкостволые сосны с высокими жидкими кронами. Была у местных шоферов привычка гонять на большой скорости. Еще в Югане Ленька заметил это. Даже автобусы срывались, как застоявшиеся рысаки, поднимали за собой на остановках вихри снега. Морозы и таежные условия выработали у мостоотрядовских водителей и другую привычку — подбирать на дороге всех пешеходов. Уже несколько машин тормозило, чтобы посадить Леньку, а он, помахав шоферам рукой, шел дальше.

На вершине холма остановился. Внизу лежала широкая, точно разлив большой реки, заснеженная равнина. С двух сторон к ней подступала чернеющая тайга.

Ледовая дорога, начинаясь некрутым спуском у правого, тянулась в ряд с поднятыми на разную высоту опорами и круто взбиралась на левый обрывистый берег. На дороге была четко размечена двусторонка: Ленька понял это по движению машин.