Встретимся на высоте

На лестнице школьного коридора закашлялся. Из полуоткрытой двери второго этажа выбуривали черные клубы дыма.

Ленька бросился наверх. В химкабинете с треском горел шкаф, на столах плясали языки пламени. В первую минуту он растерялся. Потом метнулся к окну, рванул на себя суконную штору. Когда с этой ношей двинулся к столам и шкафу, завхоз был уже тут. Вместе они начали сбивать пламя.

В химкабинете долго еще держался запах дыма и гари. Целый день в школе только и говорили о пожаре. На переменах Леньке десятки раз приходилось пересказывать случившееся. Разгуливая по коридору в почтительном окружении ребят, Ленька поправлял воображаемую прическу, хотя волосы его, стриженные под машинку, едва начинали отрастать и топорщились во все стороны медно-рыжим густым ежиком. В живых темных глазах, в выражении смуглого лица так и светилась тайна, известная ему одному. Видимо, обсуждали это событие и в учительской. И по какой-то немыслимой логике возникло и укрепилось там мнение, что сам Караулов и поджег.

На классном собрании присутствовала мать Караулова. Ребята удивленно оборачивались на нее. Она сидела за последней партой, неловко прикрывая хозяйственной сумкой неумещающиеся колени. Большие полные руки ее мелко вздрагивали.

Даже сам Ленька, уже привыкший к тому, что его постоянно за что-нибудь прорабатывают, на этот раз был озадачен.

Первым выступал Смолин Михаил, «нелегальный» шеф Караулова, как значилось в воспитательном плане у Эммы Александровны. Смолин Михаил вышел к столу, раскрыл записную книжку, откашлялся для солидности.

— Мне было поручено воздействовать на Караулова. Сколько раз ему на вид ставили, а какой толк?

Смолин начал листать книжку.

Ленька неподвижно стоял у доски, и по его сонной физиономии можно было подумать, что речь идет вовсе не о нем.

— Вчера на анатомии рисовал двусмысленные фигуры, смешил ребят и чуть не сорвал урок. На машиноведении с Левашовым и Кружкиным травили анекдоты разные. А после уроков пытался избить меня.

— Чего врешь? — резко повернулся к Смолину Ленька, и карие блестящие глаза его остро сверкнули из-под прикрытых, вздрагивающих век.

— Ну, угрожал.

— Еще получишь, если будешь шпионить.

— Вот видите, — обратилась классная к Ленькиной матери. — Как он ведет себя? Пропускает уроки, избивает товарищей, дерзит учителям. В результате утром курил и поджег школу…

Что-то дрогнуло в Ленькином лице. Он поднял голову, посмотрел на классную мрачным взглядом и двинулся к парте. Смуглое лицо его, пока он шел к парте, побледнело, потом к нему резко прилила краска. Ни на кого не глядя, Ленька достал из парты портфель и, выйдя из класса, со всей силой хлопнул дверью.

И снова он вяло брел по мостовой, вспахивая ботинками ворохи листьев. Спешить было некуда. Домой, он, конечно, не пойдет. Отец теперь целую неделю будет навеселе. И без того тошно. В такие дни дома все раздраженные, постоянно ссорятся, кричат друг на друга. Даже младшие братья по пустякам дерутся. Обычно в веселые отцовские недели Ленька засиживался в библиотеке или уплывал с ребятами по реке.

Ленька любил реку. Здесь всегда было весело. Перекликались буксиры, пыхтели катера, волокущие баржи с кирпичом или лесом. От пристани отваливали прогулочные трамваи. Иногда пришвартовывались длинные самоходные баржи с нефтью, и в неделю раз причаливал белый однопалубный пассажирский теплоход «Иртыш».

Летом берег оглашала электронная музыка: неподалеку от пристани размещался городской пляж.

Ленька не заметил, как ноги сами привели его к деревянной лестнице, круто спускающейся по обрывистому берегу к реке, чуть левее пристани. Отсюда был виден весь порт.

На верхней площадке лестницы Ленька остановился, положил портфель на деревянную скамью и стал смотреть на реку. Сегодня все здесь, даже воздух, было пропитано осенней грустью.

На берегу темнели заросли крапивы, обваренной заморозками. Поубавилось работы в порту, и краны стояли, как-то грустно ссутулившись. Даже вода изменилась: потемнела, стала вязкой, холодной. И волны от проплывающих катеров расходились теперь по реке тяжелым и редким веером.

Над рекой поднимался едва видимый холодный туман. Ленька поежился и поднял воротник короткого драпового пальто. Хорошо было летом лежать на берегу и, зарывшись в горячий песок, слушать музыку. Или нежиться на спине, едва похлопывая ладошками по теплой, сверкающей, точно расплавленный металл, воде. И краешком глаза, сквозь вприщур сведенные мокрые ресницы смотреть картины живого кино. Оно рождалось тут же по Ленькиной воле. Он видел, как серый элеватор, белые кирпичные склады, груды песка и высокие старинные тополя превращались в незнакомые заморские города с песчаными дюнами и вечнозелеными пальмами, а высоченные ярко раскрашенные портальные краны — в длинношеих пятнистых «жираф».