Ухватился за Наташин голос, реальный, как ее тугие волосы и серые глаза. Вон и у Васьки такие же, серые с зеленью. А еще у обоих яркие губы, не из зимы, летние, цветком. Надо их снять вместе.
Открыл дверь в желтый свет над выметенным ветром двориком. И замер, будто глядя другой сон. Плоские плиты известняка светились детской старостью, ведь жить им еще и жить, истончаясь, тысячи лет. Казалось, ступи и взорвется камень от наполненности временем. Может быть, эти плиты лежали в крепостной стене греческого города и выбоины от каменных ядер и дротиков заполнялись вечерними тенями. А потом их же укладывали под ноги, обутые в сандалии или мягкие кожаные сапоги. Потом, находя в старой земле, ставили в изгородь обычного огорода, и они держались без всякой замазки, давя собственной тяжестью на другие, а в просветы виднелось близкое море и небесная голубизна. ...Некоторые из них разорвало прямым попаданием снаряда последней войны, смешавшей эту землю с небом. Те, что уцелели - лежат теперь тут, снова поставляя спины сотням шагов...
А за плитами и высокой стеной - белая тугая труба маяка. И меж таких же белых стен высокой ограды двора - синее море, веселым ядом, налитым в ладонь. И светлое небо, набитое яркой ватой облаков - везде.
Витька поднял фотоаппарат. Снимал подряд, а внутри ныло, потому что знал - так, как увидел сейчас, не сможет показать. Но, может быть, еще научится...
Видоискатель поймал две фигуры под навесом, почти неразличимые в тени. Только глаза, улыбки, да белеющий палец, которым Васька показал на фотографа.
Отвел камеру от лица, стер с экранчика испарину от щеки.
- Бери свой фотик, - сказал Вася, - как раз к закату на место выйдем.
И Витька ступил на старые плиты.
Огромный маяк смотрел в спину, а маленькое солнце висело перед глазами, будто пятилось, приглашая в степь, и та, тихая после ветра, расчесанная, с полегшей зимней травой в ложбинах, молчала, слушала себя.
Вася шел по грунтовке у обочины, не оглядываясь, сильно махая руками, расстегнутый. Жарко. Дорога плавно поднималась от самых ворот маячного хозяйства и с каждым шагом им становилось все тяжелее идти через паркий медленный воздух. Витька смотрел, как горят на солнце кончики стриженых волос мальчика и просвечивают красным уши. Сбоку Наташа, идет молча, мелькая коленом в потёртой джинсе. Слева, уже невидимое за холмом, море. Не слышно его, но есть.
- Наверху покажу тебе, - сказал Васька, оглядываясь, - снимешь. Красота.
- Тут везде красота, - Витька придерживал камеру на ремешке, но снимать ленился. Просто смотрел на светлым склоны с мягкими тенями в лощинках. Цеплял взгляд за корявые ветки терновника и белые, как старые кости, камни в сухой траве. Летел в небо.
Справа в степи выплыла горсть белёных домиков с черными квадратами огородов и кривым ножиком дороги посередине.
- О! Я там проезжал, когда Николай Григорьич за мной на машине. Это и есть ваше Прибрежное? А что ж не на море?
- Да, - сказала Наташа неохотно, - Прибрежное. Верхнее. И за ним, подальше, край мыса и там - Нижнее. Оно к морю спускается. Сверху увидим.
- Счастливые вы тут, даже не понимаете, какие! Ты вот все, Москва, Москва. А там разве так подышишь?
- Вить, - после молчания длиной в десять шагов ответила девушка, - ты иди. Мы сами разберемся, со счастьем-то.
Он посмотрел на хмурое лицо, сжатые губы.
- Ну... сморозил что-то, да? Прости.
Помолчала.
- Ладно... Ты лучше расскажи, как там, в Москве. Этот тип, что меня звал, клялся.., что фигура и вообще, устроить меня там обещал. Он правду говорил или кадрил меня так?
- Н-ну...
- Ладно, поняла.
Василий торчал уже в самом небе, на макушке холма, ждал их. Витька сказал медленно:
- Фигура у тебя и правда, хорошая, я думаю.
- Ага, отмазался... Думает он.
- Наташ, чего ты придираешься? Могу и рассказать. Друг у меня, его девушка сейчас счастливый билетик вытащила, певица. Но то она одна, а сколько таких на остановках сидят над ящиками с апельсинами, а? В ватниках поверх пальто. И фигуры у них есть... Тут фигуры-то мало, понимаешь? Ты, когда сериалы смотришь, ты не только на главную героиню смотри, из пальца высосанную. Ты мелочи всякие увидь... Наташ, что знаю, расскажу, потом. А сейчас смотреть хочется, ладно?
- Смотри, если серьезно. У нас по сторонам никто просто так не смотрит, все делом заняты. На небо глядят только чтоб - дождь, не дождь. Ты бы у нас за дурачка был.
- А не дурачки что делают?
- Рыбу ловят. Ну и...
И рассердилась:
- Что пристал? Хотел смотреть, так смотри! Все бесплатно!
Они уже стояли на вершине, рядом с Васькой. Степь от маяка поднималась вверх, а потом катилась вниз пологой рыжей волной, такой просторной и длинной, что кружилась голова. Справа к морю ссыпались крошечные домики, расчерчивали у берега воду палки причалов с черными семечками лодок. И от поселка, под изножием холма, сперва выпирая желтым языком,а потом продолжаясь влево, влево, к самой круглой бухте с маяком над ней - длинной лентой пляж. Он утыкался в скалы и за ними шел дальше, в дымку у горизонта.