Вступление

   Витька припомнил, на другой стороне моря, у деда, лет уже двадцать назад, ходили вот так же: купаться в соседнюю бухту, за пять километров в Егоровку, к старой барже за ракушками... Бутылку воды с собой, и весь день, по желтому песка, оглохнув ухом, обращенным к прибою. На километры - никого, ни души. Только ветер.

   На холме ветер был. Видно, он тут всегда - трепал сохлую полынь, протягивал пальцы сквозь торчащие травины, гладил лысины валунов.

   - Ну, снимай, - распорядился Василий, - а мы пока на камне вот.

   Снимать пока не было нужды. Внутри все размытое, тихое, налилось под самый краешек, кажется, дернешься резко и плеснет. Но захотелось послушаться Ваську.

   Присел на корточки, выцеливая пенки прибоя сквозь круглые полынные веники. Ходил по траве, щелкая отдельно поселок, приближал черные причалы и лодки. Повернувшись туда, откуда шли, снял маяк и внутренность дворика с домишками по периметру и голыми деревцами у стен. Забрал Ваську из тихого разговора с сестрой и, гоняя по траве, - ставил, усаживал, снимал силуэт и лицо крупно на фоне далекого моря. Позвал и Наташу, но та отказалась, запахнув куртку, не встала с корявого, в рыжих лишаинах, валуна.

   А солнце скатывалось на уровень глаз, а потом и ниже, целя напротив песчаного языка на самом краешке мыса под их ногами. И, наконец, Васька, следивший за солнцем, скомандовал:

   - Все, спускаться надо, а то чего - зря шли?

   Закрывая объектив, Витька припомнил правила Степана-напарника "закат не снимай, никогда! Миллион раз до тебя снимали!". Но так чиста была после ветра степь без тяжелой крови джунглей из его снов, так легко входил в грудь реденький, отстиранный в морской воде воздух, так серьезен Василий-проводник! Хорошая прогулка, чистая. Мальчишка такой замечательный. - Подарю снимки им. Пусть показывают пацанам и подружкам, что, вот, из самой Москвы фотограф, снял их закат.

   Повесив на плечо камеру, смотрел на далекий прибой.

   - Вася, а что это там сверкает?

   - Волны там. Отмель.

   В море за песчаной косой набухала белесая полоса, двигалась к берегу, набирая блеска. Размывалась в стороны, исчезала, а глаз, уставая от мягкости, торопился поймать следующую, пока она, усиливаясь, ярчает. И, не обманув, следующая светлая полоса ползла к берегу, ширилась, курчавила на гребне пенные ватки и кидала их на плоский песок.

  Они пошли вниз, ловя шагами понижающуюся дорогу, которая тут была не езжена, с широкой полосой полыни между колеями. Ветерок холодил горячие лица.

   Через полчаса спуска Витька удивился, тяжело дыша, сглатывая пересохшим ртом.

   - Ну и дела. Я думал, быстренько дойдем!

   - Далеко тут, - согласился Василий, - глаз равнять не по чему, лодок и домов нету.

   Витька смотрел на далекие светлые полосы. Они равномерно набухали, катились, будто высасывая свет из воды, собирали его и потому росли, круглились, рокотали уже слышно и, донеся себя до мокрого песка, бросали разбиться, не жалея. Море меж ними сверкало, низкое солнце чуть красило воду, будто невидимые капли крови, падая в воду, распускались в ней.

   - Что встали? - в голосе Наташи вдруг зазвенело, - быстрее вниз! Ну?

   Вася резко обернулся. Упала к сапогу сорванная ветка полыни.

   - Нат...

   - Ой, помолчи, солнце садится! - и девушка почти побежала вниз, взмахивая руками, чтоб не упасть. Волосы, завитые ветром в пружины, подпрыгивали по серой спине курточки.

   Через пять минут неуклюжих прыжков вслед Витька припал на подвернутую ногу, чертыхнулся. И вдруг медленно сказал:

   - О, Господи...

   Они почти спустились, обогнав солнце и поймав момент, когда то, еще не коснувшись воды, лило последний, самый густой красный свет по бурунам громадных волн. В полной неподвижности рифленого сверкающего моря, вдруг подымался круглый горб, длинный, тянул в обе стороны отмели мускулистые водяные руки и - рос. Горб вырастал вверх, закручивая неимоверную толщу взятой в себя воды, становился стеной и солнце вдруг просвечивало его насквозь, теряя там, внутри, свет, застревая лучами в пружине народившейся волны. Гребень, залепленный тугими кружевами пены, закручивался и, набирая скорость, опускал их все ниже, закрывая белым верчением спрятанное в волне солнце. И вот, грохнув, вода падала, разбиваясь сама об себя и уже по мокрому песку летели к ним клочья пены, скользя, как по льду.

   Наташа спрыгнула с низкого обрывчика на мелкий песок, выворачиваясь из распахнутой куртки. Отшвырнула ее и помчалась в сторону, к черным небольшим скалам, зашорившим правый край пляжика. Витька дернулся было за ней, но остановился, схваченный натянутым краем куртки. Васька держал его крепко, провожая сестру тоскливыми глазами.

   - ...Обещала, дура. Обещала ведь! Эх! - отпустил куртку и сел на песок, прижав грязный кулак к глазам. - Стой уж. Сейчас сама вернется, - сказал и, зарывая ладонь в песок, стал прихватывать в горсть и сыпать тонкой струйкой, разглядывая.

  - А-а...

  - И фотик держи, - мальчик продолжал отстранённо смотреть на зыбкую полоску песка, что торопился вернуться из кулака на землю.

   Витька послушно отколупнул с объектива крышку.