Вторая любовь

Дороти-Энн затаила дыхание. Она едва могла поверить, что желания завели ее так далеко. Нужно признать, что Хант, конечно, великолепный мужчина, но кто бы мог предсказать, что именно она — та, которая за всю жизнь знала только одного мужчину, своего покойного мужа — может вдруг почувствовать такое острое возбуждение, что ее так далеко унесет предвкушение страсти? Кто бы мог подумать, что она будет лежать вот так, нагая, словно Ева, и бесстыдная, как Иезавель, предлагая себя этому красивому мужчине и находя это совершенно естественным, великолепно бесстыдным и — да, именно так — необходимым, словно воздух?

«Только не я», — безрассудно решила Дороти-Энн, отметая в сторону все вопросы, прочь, как можно дальше, и погружаясь в ночь.

Теперь Хант раздевался сам. Она приподнялась немного, сосредоточенно разглядывая, как, скрестив руки, он поднимает свою рубашку-поло и стаскивает ее через голову.

Дороти-Энн не могла отвести от него глаз.

Его тело выглядело совершенным. Широкая грудь, припорошенная золотистой пылью волос. Плоский мускулистый живот. Едва проступающие ребра напоминают стиральную доску. И мощные, развитые бедра, как у атлета.

Иезавель в ней сияющими глазами рассматривала его физические достоинства, и она не сводила с него глаз, когда Хант расстегнул сначала пояс, потом молнию на белых коротких штанах и дал им упасть.

Она задохнулась, увидев гигантский фаллос, натянувший ткань плавок.

«Этого просто не может быть, — пронеслось у нее в голове, — это наверняка игра света…» Или она просто бредит. Хотя Дороти-Энн не смогла бы ответить, почему ее так поразил размер. В конце концов, ведь во всем остальном Хант был подлинным воплощением мужского начала.

Так почему бы пенису не соответствовать всему остальному?

Действительно, почему…

Затаив дыхание, Дороти-Энн не отводила от него глаз. Хант наклонился, его мускулы напряглись, он поднял одну ногу, затем другую, и освободился от плавок.

Обнаженный, он повернулся к ней, и ее глаза непроизвольно уставились на его член.

Казалось, он рвется ввысь из золотистых зарослей густых волос на лобке, темнее, чем вся кожа вокруг, не тронутая загаром, крупный, пропорциональный мошонке.

Нет, определенно, глаза ее не обманули. Фаллос был невероятно большой, расточительно чрезмерный и почти абсурдно твердый. На нем четким рельефом проступили вены.

Дороти-Энн почувствовала влагу между ног, а ее сердце стучало так бешено, что, казалось, стены каюты пульсируют вместе с этим оглушительным стуком.

— Люби меня! — отчаянно прошептала она. Ее широко раскрытые глаза увлажнились и смотрели умоляюще. — Вонзи его в меня! Не давай мне пощады!

— Не стоит так торопиться, — пробормотал Хант, в его взгляде светилось удивление. — Разве где-то пожар?

— Внутри меня! — выдохнула она.

— Что ж, в таком случае, — последовал торжественный ответ, — нам остается только выпустить пламя наружу, разве не так?

Он опустился на колени между ее раскинутых в стороны ног. Его великолепно наполненный, королевских размеров пенис тяжело лег ей на живот.

У нее не нашлось слов, когда его руки обхватили ее грудь, большие пальцы нежно ласкали набухшие соски.

Волны удовольствия побежали по всему ее телу. Дороти-Энн откинула голову на подушку, а с ее губ слетали стоны, похожие на мурлыкание большой дикой кошки.

Его губы сомкнулись вокруг соска, и она громко вскрикнула.

— Да, — тяжело выдохнула она, — да… да… — ее слова отмечали каждое движение его губ.

Он чуть сильнее сомкнул зубы, и ее тело дугой выгнулось под ним, сгорая от желания. Каждая ее клеточка просила большего, большего, БОЛЬШЕГО! И она повторяла только одно короткое «да», призывая его заполнить ее всю целиком, погрузить в нее этот великолепный член, лежащий, словно скала, на ее животе.

Но Хант оказался не из тех, кто торопится.

— Терпение, — шепнул он, не оставляя без внимания ее роскошные груди с торчащими сосками. Его свободная рука скользнула вниз, между их телами, прикасаясь к атласной коже на внутренней поверхности бедра. Его пальцы безошибочно нашли набухший, влажный клитор, то самое ядро, от которого волны жаркого удовольствия разливались по всему телу. Средний палец медленно скользнул по нему.

— Господи! — задохнулась Дороти-Энн.

Теперь она поднималась и опускалась на кровати в такт движению его пальца, на лице появилось сосредоточенное выражение. На ее светлой коже заблестели капельки пота, и по телу покатились волны неотвратимого оргазма, сотрясая его.

Хант еще несколько раз нажал пальцем.

— О, Господи! — воскликнула Дороти-Энн. — О, Господи, о, Господи, ох…

И только тогда он наконец подался назад, чтобы головка его члена оказалась как раз у ее щели.

— Да! — выдохнула женщина.

Казалось, в глазах Дороти-Энн вспыхнуло сумасшедшее пламя, ее пальцы вцепились в плечи Ханта, ногти вонзились в его плоть.

— Да! О, Хант, прошу тебя!

Он помедлил мгновение. Потом осторожно двинулся вперед, продлевая ее агонию, очень медленно вошел в нее и заполнил ее лоно.