Вторая любовь

Венеция выскользнула из своего черного замшевого пыльника, бросила его на спинку кресла и уселась, подкатив кресло поближе к кровати.

Она надела коричневые кожаные брюки и ковбойские сапоги шоколадного цвета с черными запутанными кругами, настроченными на кожу, свитер цвета кофе-эспрессо, изломанное ожерелье от Армани из оплавленной камеди и бронзы и подходящие к нему серьги.

— Итак, детка, не считая того, что ты сходишь с ума от беспокойства о Фредди и чувствуешь себя дерьмово, как твои дела на самом деле?

— Я все еще ощущаю слабость, — призналась Дороти-Энн. — Я не знаю, что они со мной делали, но чувствую себя так, словно меня вывернули наизнанку.

Венеция вздрогнула.

— Тебе больно? Очень?

— Не слишком. Я сама могу регулировать прием болеутоляющих. Хочешь посмотреть? — Той рукой, к которой была подсоединена капельница, Дороти-Энн держала кнопку, позволявшую ей делать себе внутривенные инъекции в случае необходимости.

— Что они тебе дают?

— Демерол.

— Лапочка, да ты хоть понимаешь, как тебе повезло? Нет, не понимаешь. Поверь мне, если об этом узнает хоть кто-нибудь, к тебе выстроится очередь наркоманов.

— Что ж, я с радостью уступлю им свое место. Не могу дождаться, когда выберусь отсюда. — Дороти-Энн сжала губы. — Скоро должен зайти хирург. Сестра сказала, что он хочет поговорить со мной.

Венеция постаралась сохранить на лице нейтральное выражение. Она гадала, как много уже смогла понять Дороти-Энн. Но та явно не осознает подлинный размах постигшего ее несчастья, в этом негритянка была уверена.

Она решила перевести разговор на более безопасную тему.

— Я подумала, что тебе захочется прочесть о приеме в честь открытия и узнать мнение прессы об отеле. Я принесла тебе кое-какие вырезки. — Венеция наклонилась, подняла с пола свою сумку, достала плотный пакет и бросила его на кровать. — И еще я принесла тебе модные журналы. — На свет появились свежие выпуски «Вог» и «Базар». — И на тот случай, если местная еда тебе не по вкусу — voilà[6]!

В пластиковой вакуумной упаковке уместилось многообразие кондитерских изделий — кусочки тортов, «наполеон», клюквенный хлеб и маленький пирог с киви.

— Венеция! Если я все это съем, то прибавлю десять фунтов[7]!

— Ладно, попробуй. Тебе нужно поддерживать силы. Ой, чуть не забыла. Я принесла еще гостиничные вилки.

Каждая из них оказалась завернутой в хорошо накрахмаленную льняную салфетку.

Дороти-Энн рассмеялась.

— Наконец-то я узнала, что ты таскаешь в этих своих сумках через плечо.

— Ага! Набор для выживания. — Венеция вдруг смутилась. — Ох, черт! Прости меня, детка. Я выбрала не то слово.

— Да ладно. Что бы там ни было, я съем этот пирог. Но только в том случае, если и ты что-нибудь попробуешь.

— Хорошо, может быть, только самый маленький кусочек. — Длинные пальцы Венеции с красными ногтями помедлили, потом нырнули в коробку, отщипнули маленький кусочек клюквенного хлеба. Она взяла всего лишь крошку. — Гмм, неплохо.

Дороти-Энн отломила вилкой кусочек пирога.

— Вкусно, — заметила она. — Кстати, дети приходили ко мне.

— Я их видела. Няня Флорри выглядела словно наседка. — Венеция помолчала и вопросительно взглянула на подругу. — Что тебе пришлось им сказать?

— Правду.

— И как они это восприняли? — Венеция ковырнула еще кусочек.

— Они напуганы, но держатся молодцом.

Негритянка кивнула.

— У вас хорошие ребята.

В открытую дверь легонько постучали. Дороти-Энн подняла глаза, а Венеция развернулась в своем кресле.

— Есть кто-нибудь дома? — поинтересовался мужской голос.

Кто бы ни пришел, его невозможно было разглядеть за гигантской композицией из белоснежных цветов, которую посетитель держал в руках — каллы, тяжелые ветки усыпанных распустившимися цветами орхидей, тюльпаны, огромные пышные розы, лилии, нарциссы, туберозы, ирисы, амариллисы, гиацинты, пролески, «царские кудри» и пионы.

— Мисс Харлоу ушла, — отозвалась Венеция с негритянским акцентом. И театральным шепотом обратилась к Дороти-Энн: — Не видно ни шариков, ни плюшевых мишек. Хватай скорей, пока не унесли.

В палату вошел мужчина и поставил вазу на приставной столик. Это оказался Хант Уинслоу.

— Судя по всему я привез уголь в Ньюкасл[8], — мрачно сказал он, разглядывая батарею цветов, выстроившуюся на подоконнике.

— Вы не привезли уголь в Ньюкасл, — рассмеялась Венеция, — если только не припрятали где-нибудь плюшевого мишку.

— Никаких медведей, — поклялся Хант, подняв правую руку. — И никаких шаров.

— Слава тебе, Господи. — Негритянка встала, освободила место в центре подоконника и попросила Ханта передать ей гигантский букет. — Послушайте, я собираюсь сбегать вниз и выпить чашечку кофе. Вам что-нибудь принести?

Дороти-Энн и Хант покачали головами.

— Можете нагреть мне местечко, — обратилась Венеция к сенатору, подхватывая свою сумку и выплывая из палаты.

— Должен заметить, что мисс Флуд сама деликатность, — заметил Уинслоу, усаживаясь в кресло и стараясь не смять складку на брюках.

— Именно так, — согласилась Дороти-Энн.

— Она выглядит как манекенщица, — сказал Хант.