Вторая любовь

По его лицу пробежала тень. Дороти-Энн решила бы, если бы речь шла о ком-нибудь другом, что это отражение тяжелого бремени, но его тут же сменили восхищение и уважение. Алтея, очевидно, это заслужила, и Дороти-Энн предположила, что Хант такими чувствами запросто не разбрасывается.

— Так что насчет вашей матери? — спокойно поинтересовалась Дороти-Энн, возвращаясь к прерванному разговору. — Миссис Уинслоу не кажется мне таким человеком, который станет встречать Рождество в одиночестве.

— Алтея? Одна? Господи спаси!

Его смех звучал одновременно и насмешливо и бесконечно снисходительно.

— Она на Барбадосе. У нее там друзья, с которыми мать проводит время от Рождества до Нового года. Это стало своеобразной традицией.

— А вас не пригласили? — Дороти-Энн и представить не могла, что такое возможно.

— Ну разумеется, пригласили. — Хант состроил рожу. — Меня всегда приглашают, если честно. И как всегда, я вежливо ответил, что, к сожалению, не смогу приехать ввиду очень важных обязательств.

Женщина покачала головой.

— Но это не из-за вашей матери, держу пари.

— Нет. — Хант покачал головой. — И не из-за хозяев. Меня пугают Другие.

— Другие? — без всякого выражения повторила Дороти-Энн. — Что еще за Другие?

То, как Хант произнес это слово, воскресило в ее памяти малобюджетные фантастические фильмы пятидесятых годов, где летающие тарелки наводнили планету Земля и выпустили бесчисленное количество пришельцев с куполообразными головами. Они промывали мозги землянам и превращали их в зомби, известных под названием Другие.

— Давайте для начала представим домашнюю вечеринку для восьми «страшно забавных» семейных пар. Сладкоречивый дизайнер модной одежды, например. И ведущая телевизионного ток-шоу. Сенатор… Этот дракон со своей женой-декоратором… Обычный ассортимент костлявых светских львиц с их жирными мужьями… — Хант театрально пожал плечами. — Нет-нет, спасибо. Барбадос не настолько велик, чтобы выдерживать такое количество слишком раздутых эго. — Дороти-Энн не знала, что ответить. — Таким образом, — произнес гость, нарочно стараясь выглядеть несчастным, — маленький Уинслоу остался дома один-одинешенек. И пойти ему было некуда. И только это, — разоблаченный Санта жестом указал на свой костюм, — могло его спасти.

— О, Хант, — от переполнявших ее эмоций голос Дороти-Энн стал хриплым. — Простите меня.

— Не за что, — он просиял улыбкой от уха до уха. — Именно сейчас я могу честно признаться, что и хотел оказаться только здесь.

В воздухе слышался гул от невысказанного напряжения. Дороти-Энн снова осознала, как глубоко заглядывают его сияющие глаза, словно Хант хотел увидеть, что творится в ее душе.

Она вздохнула про себя. «Мне не нужно этих осложнений, — подумала женщина. — Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое».

Нет. Это не совсем так.

Я предпочитаю общество. Хочу, чтобы он остался.

Иисус, Мария и Иосиф! Она так запуталась, что уже и не знает, чего ей хочется на самом деле!

— Я понимаю, что нет ничего хуже незваных гостей, — негромко заметил Хант, — так что вам решать, прогнать меня или оставить. В любом случае с моей стороны не будет никаких обид.

— Пожалуйста, останьтесь! — подал голос Зак.

Дороти-Энн вздрогнула от испуга, когда ее младший сын рванулся вперед, бросился к Ханту и отчаянно вцепился ему в рукав.

— Не уходите! — взмолился малыш, глядя на Ханта огромными, полными мольбы глазами. Потом он повернулся к матери, отчаянно ища ее взгляда. — Мамочка! Пусть Санта останется! Мамочка, пожалуйста!

Дороти-Энн оказалась в ужасном положении. Будь оно все проклято! Теперь она просто не могла не попросить Ханта остаться! Мать обернулась к Лиз и Фреду, ее глаза взывали о помощи.

Старшие дети, как обычно, изображали утомленное безразличие. Фред делал вид, что ему скучно и он ничего не слышит. А Лиз приняла позу измученной, равнодушной, все понимающей старшей сестры.

Здорово. И что теперь? Будь я проклята, если соглашусь, и будь я проклята, если откажу.

Чувствуя, что подруга оказалась в затруднительном положении, Венеция немедленно пришла ей на помощь. Готовая принять на себя вину, она опустилась на корточки перед Заком.

— Солнышко, конечно Санта может остаться, — сердечно сказала она, выдерживая его обвиняющий взгляд. — Ведь это Рождество. И мы не можем сейчас прогнать его, верно?

Мальчик торжественно кивнул.

Венеция с улыбкой взъерошила его густые рыжие волосы.

— И тем более, — конспиративно подмигнув, добавила она, — пока мы не посмотрели, что он нам принес!

В опушенных ресницами глазах Зака вспыхнул свет, потом чуть пригас, когда мальчик вопросительно взглянул на мать:

— Мамочка, можно ему остаться?

Дороти-Энн вздохнула и улыбнулась сыну.

— Конечно, мы будем рады, если Санта останется, милый, — хрипло сказала она. — Это само собой разумеется. Мы приготовим ему самую лучшую комнату для гостей.