Вторая невеста

Последний звук, вибрирующий, замирающий на немыслимой высоте, длился вечность.

И еще минуту стояла гробовая тишина. Певица наклонила голову, длинные волосы закрыли лицо. Сверкали блестки в волосах, на плечах, на платье.

Зал взорвался аплодисментами и криками: «Стелла!», «Браво!» Народ встал, двигая стульями, и устремился к подиуму. Там началась давка. Уже спешили откуда-то неприметные молодые люди в черном, врезаясь в толпу, аккуратными и точными движениями разводя зрителей, отправляя на места, защищая сцену. Женщина на подиуме стояла неподвижно.

Звяканье стекла заставило Федора перевести глаза на Майю. Она впилась взглядом в Стеллу, по руке ее стекала кровь – она раздавила в руке бокал. Федор протянул ей салфетку. Она не поняла, взглянула вопросительно, смутилась.

– Необычный голос, – сказал Федор, кашлянув.

– Голос… ангельский! – почти выкрикнула Майя. Федору показалось, что она плачет.

Он налил коньяк в рюмку, протянул художнице. Она взяла нерешительно, а он вспомнил, как Речицкий испугал ее, протянув бокал с шампанским, – и выпила, запрокинув голову, одним глотком. Утерлась рукой и расхохоталась. В смехе ее звучала горечь. Федор подумал вдруг, что так смеются над собой, проиграв в игре, где ставка – жизнь.

– Хотите уйти? – спросил он, наклонившись к Майе.

– Нет!

Зрители шумно возвращались на свои места. Стелла застыла, по-прежнему не поднимая головы. Федор видел, как легкий сквознячок шевелит ее платье…

Стелла спела еще несколько песен – Федор знал только одну – «Женщина в любви» Барбары Стрейзанд. До самого конца концерта никто из них не произнес ни слова.

– Спасибо, Федор, – сказала Майя, когда певица под крики и аплодисменты ушла со сцены.

– Вы знакомы со Стеллой? – Он наконец задал свой вопрос.

Майя молча кивнула. Озадаченный Федор не знал, что и думать. Лицо у художницы стало измученным и бледным, хотя, казалось, куда уж больше. Она поминутно пригубливала воду, и Федору казалось, что Майя удерживается от каких-то слов. Ему хотелось расспросить ее о певице, но он молчал, мудро решив про себя, что, если она захочет, расскажет сама. Майя тоже молчала, иногда взглядывала на него и тут же отводила глаза. Федор недоумевал – чего она ждет? Может, каких-то его слов? Несмотря на свой небедный жизненный опыт, он терялся и, наконец, предпочел выждать. Молчащий человек значителен, некоторым вообще лучше не открывать рта. Правда, последнее к нему не относится, он умел говорить и оставаться при этом значительным.

Он не сразу узнал в женщине, подошедшей к их столику, Стеллу. Она сменила свое роскошное платье на скромное синее, а волосы забрала в конский хвост, лишь грим остался нетронутым. Она остановилась и спросила:

– Можно?

Федор вскочил и отодвинул стул. Стелла взглянула на него с улыбкой, протянула руку. Ладонь у нее была крупная и горячая, пожатие крепкое.

– У вас изумительный голос! – выпалил Федор и поморщился внутренне – получилось банально.

Стелла кивнула. Теперь он мог рассмотреть ее вблизи. Крупные черты, нос с горбинкой, широкие брови, слишком большой рот. Грубоватая красота, что-то гротескное почудилось Федору в лице дивы – то ли из-за избытка макияжа – веки ее были тяжелы от сине-серебряной краски, ресницы торчали стрелами, волосы и щеки мерцали блестками, – то ли из-за неестественно белого лица и полного отсутствия мимики. На губах ее, казалось, навсегда застыла легкая улыбка, кончики рта по-клоунски задирались кверху, и правая бровь была слегка приподнята – будто она прислушивалась к голосам, слышным ей одной, прячась под доброжелательной и снисходительной маской.

«Маска! Вот оно!» – осенило Федора. Лицо дивы походило на маску.

– Что, ответный визит? Как ты меня нашла? – Дива перевела взгляд с Федора, которого рассматривала с доброжелательным любопытством, на Майю.

– Случайно. Почему ты здесь? – Голос художницы звучал враждебно.

– Мне здесь нравится.

– Но почему?! – выкрикнула Майя. – Объясни мне, почему?

Федор судорожно выискивал предлог, чтобы оставить их одних. Что-то происходило на его глазах, закручивался некий вихрь, водоворот, поднимая муть и тревожа обросшие водорослями валуны на дне омута.

На глаза ему попалась плотная, чтобы не сказать толстая, фигура всеобщего знакомца, «желтоватого» журналиста Леши Добродеева, сидевшего за барной стойкой. Как ни странно, в одиночестве. Федор поспешно встал, извинился – пробормотал, что увидел старинного приятеля. Стелла протянула руку и сказала, глядя ему в глаза:

– Не пропадайте… Федор, кажется? У меня плохая память на имена. Вы знаете, где меня найти.

К своему изумлению, Федор почувствовал, что у него загорелись уши.

Завидев его, Леша Добродеев обрадовался и заорал:

– Федорыч! Давай сюда! А то я тут один, как дырка на картине! Ни одной собаки знакомой!

Комплимент, однако. На Лешу не обижались, на него не принято было обижаться, наоборот, его дурацкие замечания и шуточки тут же тиражировались и цитировались записными городскими острословами. Несмотря на придурковатый вид, журналист был далеко не дурак, нос держал по ветру и знал все городские сплетни. Это был именно тот человек, который нужен Федору и которому он собирался задать пару вопросов.

Они обменялись рукопожатием. Леша оказался изрядно на взводе, размахивал руками и орал по своему обыкновению. Он кивнул бармену, и тот потянулся за бутылкой «Джонни Уокера».

– За встречу! – Добродеев сделал широкий жест рукой, и Федор придержал его за локоть – ему показалось, что Леша сейчас свалится.

Они выпили и закусили орешками. Леша бросил в рот целую горсть.

– На Штеллу шлетелись! – шепеляво произнес он, дожевывая орешки. – Какой голосина, а? Сила, тембр, красота нео-пи-су-емая! Можешь мне верить, Леша в этом понимает, он консерваторию закончил, сам поет, знающие люди говорят, вполне профессионально. Четыре октавы! Даже четыре с половиной!

Журналист любил говорить о себе в третьем лице, и собеседник иногда терялся, пытаясь сообразить под словесным напором, о ком идет речь.

– Один на миллион, да что там на миллион! На десять миллионов! Вообще один на планете! Космический! Энергетика зашкаливает!

Леше хотелось болтать, он соскучился без общества. Федор молча внимал.

– Все театры мира рыдают! – журналиста несло. – И ни в какую! Нет, я всегда говорил, они не от мира сего, эти великие! С прибамбасами! Я сейчас пишу статью! Хочу накропать ее биографию, это будет бомба! Оставлю тебе экземплярчик! Уламываю, она пока ни в какую, но ты меня, Федорыч, знаешь! Я, если что задумал…

Федор внимал Лешиной болтовне, поглядывая в сторону столика, за которым сидели Майя и Стелла. Он испытывал неясное разочарование: кто они? Подруги? Любовницы?

– Кто она такая? Ты давно ее знаешь? – перебил он журналиста. Он видел, как Майя схватила диву за руку и как та выдернула ладонь. Лицо ее больше не походило на маску – оно исказилось, на нем была написана такая ненависть, что Федор опешил. Дива подскочила, отшвырнув стул, и почти побежала к выходу. Майя тоже встала и смотрела ей вслед.

– Кто? – спросил прерванный на середине фразы Леша, вытаращив глаза. – Кого я знаю?

– Извини, Леша, я позвоню! – бросил Федор и поспешил к Майе.