Если в Англии обыватель гордился собой, во Франции он себя стыдился. Английский мещанин обчитывался бульварными ужасами и пошлыми детективными романами, искренне полагая, что потребляет истинную культуру [53]. Во Франции его классовый брат читал похожие книжонки украдкой, в уборной. В библиотеке же он выставлял тома Гюго и Шатобриана. Английский филистер не стесняясь говорил о том, что единственная цель в его жизни — деньги и примитивные удовольствия. Итальянский или французский филистер вынужден был скрывать свои эгоистические интересы за пафосными речами о Республике, Свободе и Равенстве. Или же прятать за разглагольствовании о Чести, Совести и Долге [54].
Собственно,
Это очень хорошо видно на примере героев бульварной литературы Франции и Англии. Литература эта была ориентирована именно на мещанство, а потому очень хорошо показывает его настроения в разных странах: британский Шерлок Холмс — совершеннейший обыватель, не скрывающий этого; француз Арсен Люпен — мещанин, старающийся вести себя как аристократ (иногда небезуспешно).
Итак, англо-американское общество с самого начала было абсолютно и тотально мещанским и прокапиталистическим. В отличии от обществ континентальной Европы и Латинской Америки, оно на протяжении очень долгого времени не могло породить внутри себя никакого мощного антисистемного движения (ни правого, ни левого). Это общество очень долго оставалось (и в значительной степени остаётся сейчас) обществом одного мнения и одной партии. В Америке и Британии политические дискуссии и сейчас во многом сводятся к самым незначительным вопросам, а разница между демократами и республиканцами, консерваторами и лейбористами в наше время крайне неочевидна, а подчас и незаметна [56].
Как ни странно, ни Англия, ни Соединённые Штаты так и не смогли построить у себя подлинно гражданское общество, — общество неравнодушных граждан, готовых жертвовать собой ради чужих интересов. Эти общества так и остались обществами преимущественно частных интересов. Большинство общественных организаций там — это лоббистские группы, проталкивающие интересы определённых категорий граждан в публичном поле. Это могут быть этнические, расовые, гендерные или социальные группы. Как бы то ни было, создаваемые ими структуры борются не за фундаментальные изменения в обществе, а за продвижение узких групповых интересов [57].
Англия так и не смогла выработать у себя полноценную революционную традицию. Коммунисты и анархисты в этой стране так и остались представлены малыми, разрозненными и маргинальными по своему положению группами. Почти всем им свойственны такие качества, как сектантство, догматизм и идейная зависимость от зарубежных товарищей. В этих группах не формируется историческая преемственность. Каждое новое поколение в них — первое. Младшие товарищи не перенимают там традицию у старших, а каждый раз начинают всё с нуля. Именно поэтому мы не можем говорить о британской революционной традиции [58].
В отличии от Британии, в США революционная традиция к 1970-м годам всё-таки сформировалась. Сформировалась она поздно, с трудом и под большим идейным влиянием эмигрантов из континентальной Европы. В конце концов, творцы американской революционной традиции, начиная от Сакко и Ванцетти и заканчивая Ноамом Хомским, — в массе своей были людьми отнюдь не британского происхождения. Это были итальянцы, немцы, евреи, поляки, украинцы, русские, негры, латиноамериканцы.
Американская революционная традиция сложилась яркой и разнородной, сильной и плодотворной, но при этом парадоксально бесплодной, крикливой и идейно расплывчатой. Даже будучи весьма многочисленным и радикальным, это движение просто потонуло в огромном обывательском болоте, каковым была Америка. Даже в шестидесятые и семидесятые годы, когда движение было на подъёме, а в его рядах состояли миллионы людей, — влияние его было несопоставимо (относительно общей его численности) мало [59].
Американское общество оказывало самое решительное сопротивление левому радикализму и левизне вообще. При этом само движение мучили те же проблемы, что и всё американское общество в целом [60].
Начнём с того, что американские левые с самого начало включили в себе большое количество негритянских национально-освободительных организаций. Первая линия раскола таким образом пролегла между белыми и чернокожими революционерами. Но были и другие, не менее важные проблемы.