Вторая попытка

– Хорошее начало, – одобрительно заметил подопечный. – Всё согласно незыблемым законам следствия: после злого дознавателя должен явиться добрый. Или я ошибаюсь, и предыдущий был добрым, а вы – злой? Не может быть! На вурдалака вы не похожи, да и на чекиста старых времен с глазами, воспаленными от преданности рабоче-крестьянскому делу, ненависти к врагам революции, водки, табачного дыма и недосыпа, тоже особо не смахиваете. К тому же в вашем взгляде, в отличие от взгляда предыдущего моего собеседника, вполне хватает и грусти, и трагичности, и боли ответственности за чужие грехи. В общем, хорошие у вас глаза, Мартун Норайрович, добрые-добрые, сразу видно, что для вас самое главное – спасти человека, уберечь его от неправильных поступков. Ибо сейчас идет бескомпромиссная идеологическая война. Кто кого. И в этих условиях было бы хорошо, если бы я как-то публично выразил раскаяние в своих ошибках, а заодно поблагодарил бы советскую власть, в том числе органы ее внутренней секреции – за чуткость, гуманизм и понимание…

– Ошибаетесь, молодой человек, – приятно улыбнулся подполковник, занимая свое законное место за письменным столом. – Я из другой епархии. Мы не столько спасаем заблудших овечек, сколько обезвреживаем матерых волков в овечьих шкурах…

– Ясно. Второе управление. Контрразведка. Дорогие мои, вы не представляете, как я надеялся, что мной интересуются не только идеологические вертухаи, но и профессиональные ловцы шпионских душ с поличным!

– У меня создалось такое впечатление, будто вы желаете в чем-то признаться, – поделился проницательным наблюдением подполковник. – В чем-то действительно секретном, по-настоящему тайном, а не в издевательском, как пятнадцать минут тому назад…

– Точно! Хочу! – немедленно согласился фигурант, глядя на чекиста с восторженным почтением. – Только сперва скажите: меня за раскаяние произведут в титулярные советники?

Как ни готов был подполковник Мирумян ко всяким выкрутасам этого юноши, но этот вопрос поставил его в тупик. Во-первых, не сразу понял о чем идет речь; во-вторых, когда понял, принялся лихорадочно припоминать, что такое «титулярный советник», чем усугубил свое сдержанное молчание.

– Не произведут, – вздохнул Брамфатуров. – Я понял, можете не отвечать. В отличие от молчания прочих смертных, молчание чекиста не означает согласия, а как раз наоборот… Что ж, тогда переведем наше намечающееся сотрудничество с идеалистической платформы на коммерческую основу, ибо, как говаривал в маразматическом бреду Карл Маркс, бытие определяет сознание. Итак, я официально выражаю готовность платно осведомлять родные органы обо всём, что происходит в моей личной подкорке, включая неожиданные наития, творческие озарения, подсказки глубинной памяти и прочий, так сказать, информационный обмен веществ…

– По-моему, Владимир, вы не в ладах с логикой, – перебил оправившийся от минутного замешательства подполковник. – Если оба органа – и КГБ и личный Мозг – родные, то причем тут плата?

– А при том, досточтимый Мартун Норайрович, что и прочим, не менее родным органам – печени, щитовидке, лимфатическим узлам и так далее – тоже очень хочется информироваться, то есть получать все необходимые для успешной жизнедеятельности ингредиенты, как то: белки, жиры, витамины и углеводы…

– Понятно, – кивнул Мирумян. – Здесь вы их недополучали, поэтому решили эмигрировать в США, где всего этого вдоволь, причем бесплатно…

– Да нам за одно только намерение бежать в США (независимо от причин, подвигших нас на этот шаг) орден полагается. Там ведь ужас, что творится! Я уже об этом упоминал, но вы, видимо, пропустили это мимо ушей. Нехорошо. Внимательнее надо быть на работе. Ну да ладно, повторяю специально для вас, господин подполковник. Сатана там правит бал, люди гибнут за металл, а еще расизм, преступность, чистоган и разгул буржуазной демократии. И как вам не совестно после всего этого утверждать, что мы бежали в этот ад кромешный за сладкой западной жизнью?

– Если вы все это знали, понимали и все же попытались туда сбежать, значит вы, попросту говоря, идиоты.

– И место нам в институте гэбэшной психиатрии имени Сербского? Я вас правильно понял, господин подполковник?

– Вам решать, Брамфатуров, – сухо ответил Мирумян. Но тут же по привычке прокрутив в голове весь вопрос, почерствел еще больше: – Кстати, если вам претит слово «товарищ», называйте меня «гражданином подполковником». Пожалуйста.

– Ах, простите Бога ради мне мою оплошность! – спохватился фигурант. – Как же я раньше-то об этом не подумал! Нас ведь подслушивают и если вы не отреагируете должным образом на обращение «господин», могут решить, что вам оно нравится. Это, конечно, еще не карьерная катастрофа, но ваше личное дело такая запись вряд ли украсит…

Услышав про личное дело, подполковник едва не вздрогнул, но мужественно воздержался от этого проявлении неуместной слабости. Получилось в итоге суровое молчание ожидающего дальнейших признаний дознавателя.

Каковые и последовали незамедлительно.