Вторая жизнь Марины Цветаевой. Письма к Анне Саакянц 1961–1975 годов

Никаких записей о том, что и в 1921 мама слышала и видела Блока, нет нигде (из того, чем располагаю).

В «Истории одного посвящения» (1931, не опубликовано)[724] — запись: «Город Александров Владимирской губернии <…> 1916 г.[725] Лето. Пишу стихи к Блоку и впервые читаю Ахматову»[726].

—

Запись о том, как Блок получил мамины стихи — со слов Любови Дмитриевны Коган[727]. (Если дать, то постараться упразднить Любовь Дмитриевну, как «мутный источник»).

«После каждого же выступления он получал, тут же на вечере, груды писем… Так было и в тот вечер. — „Ну, с какого же начнем?“ Он: — „Возьмем любое“. И подает мне — как раз Ваше — в простом синем конверте. Вскрываю и начинаю читать, но у Вас ведь такой особенный почерк, сначала как будто легко, а потом… Да, еще и стихи… И он, очень серьезно, беря у меня из рук листы: „Нет, это я должен читать сам“.

Прочел молча — читал долго — и потом такая до-олгая улыбка. Он ведь очень редко улыбался…» (запись декабря 1921 г.).

Цитата «Смерть Блока. Удивительно…» из письма к Ахматовой б/д, вскоре после смерти Блока (Кстати, не «оторвалось», а «оборвалось»). Можно и продолжить; после «жизнь, вообще, допустила», отточие и: «Смерть Блока я чувствую как вознесение. Человеческую боль свою глотаю: для него она кончена, не будем и мы думать о ней — (отождествлять его с нею)»[728].

—

Еще запись, которую можно использовать: «Не потому сейчас нет Данте, Ариоста, Гёте, что дар словесный меньше — нет: есть мастера слова — бо́льшие. Но те были мастера дела, те жили свою жизнь, а эти жизнью сделали писание стихов. Оттого так — над всеми — Блок. Больше, чем поэт: человек» (б/д, вскоре после смерти Блока)[729].

—

О Волконском: я думаю, надо расширить; он был не только писателем, но одним из основателей «художественного чтения[730] и одним из первых его теоретиков и …практиков». Директор Императорских театров, величайший знаток — и глубочайший! — классического балета и законодатель ритма, — пластики[731]. И это, вероятно, не всё.

Он был внуком декабриста и одинаково чтил и декабрьское восстание и… близость ко Двору своего древнего рода…[732] — «Объяснение» замысла «Ученика» — очень мне кажется «косноязычным» для комментария; такое объяснение само нуждается в подробном объяснении. Давать ли? Или, может быть, подсократить? Надо будет еще упомянуть о том, что дружба с Сергеем Михайловичем длилась с 1921 всю жизнь; встречались и в Чехии, и во Франции, и переписывались[733]. Кажется, Сергей Михайлович умер в США[734]. У мамы дата его рождения — 2 марта 1858 г.[735]

Вот что в 1921 г. мама пишет (в записной книжке) о Волконском. «Немудрено в дневнике Гонкуров дать живых Гонкуров, в Исповеди Руссо — живого Руссо, но ведь Вы даете себя — вопреки… О искус всего обратного мне! Искус преграды (барьера). Раскрываю книгу: Театр (чужд), Танец (обхожусь без — и как!), Балет (условно — люблю, и как раз Вы — не любите)… Но книгу, которую от Вас хочу — Вы ее не напишите. Ее мог бы написать только кто-нибудь из Ваших учеников, при котором Вы бы думали вслух. Гёте бы сам не написал Эккермана…» (1921, из письма к Сергею Михайловичу) «…Вы сделали доброе дело: показали мне человека на высокий лад»[736].

…Быть мальчиком твоим светлоголовым… (1-го апреля 1921) (NB — познакомилась с Сергеем Михайловичем раньше апреля![737]

—

…«Ведь это тот самый Волконский, внук того Волконского, и сразу 1821–1921 г. — и холод вдоль всего хребта: (судьба деда — судьба внука: Рок, тяготеющий над Родом…») (1921).

—

…«Когда князь занимается винными подвалами лошадьми — прекрасно, ибо освящено традицией, если бы князь просто стал за прилавок — прекрасно меньше, но зато более радостно… но — художественное творчество, т. е. второе (нет, первое!) величие, второе княжество…» (говоря об отношении обывателя) — 1921.

—

…«Его жизнь, как я ее вижу — да, впрочем, его же слово о себе!» — «История моей жизни? Да мне искренно кажется, что у меня ее совсем не было, что она только начинается — начнется. — Вы любите свое детство? — Не очень. Я вообще каждый свой день люблю больше предыдущего… Не знаю, когда это кончится… Этим, должно быть, и объясняется моя молодость».

—

…«Учитель чего? — Жизни. Прекрасный бы учитель, если бы ему нужны были ученики. Вернее: читает систему Волконского (хонского, как он сам произносит, уясняя Волхонку) — когда мог читать — Жизнь».

—

Между этими записями поток «Ученика».

—

(Не для комментария! — «Сергей Михайлович! Ваш отец застал Февральскую Революцию? — Нет, только Государственную Думу. (Пауза). Но с него и этого было достаточно!»)

—

К сожалению, о цикле «Ученик»[738] записей (подробных) нет. Может быть, в другой тетради, но вряд ли.

—

Запись о богатых, для «Хвалы богатым»[739], у нас есть; вот еще одна, равнозначащая, Может быть, подойдет к тому же комментарию:

«Желая польстить царю, мы отмечаем человеческое в нем — дарование, свойство характера, удачное слово, т. е. духовное, т. е. наше.