Вторая жизнь Марины Цветаевой. Письма к Анне Саакянц 1961–1975 годов

Желая польстить нам, цари хвалят: чашку, из которой мы их угощаем, копеечного петуха в руках у нашего ребенка, т. е. вещественное, т. е. их, то, чем они так сверх — богаты.

…Каждый до-неба превозносит в другом — свое, данное тому в размерах булавочной головки» (1921).

—

Эти листочки сберегите, так как копии нет. Что-нибудь да пригодится.

—

У нас новостей нет (чего и Вам желаем) — окромя того, что Рюрик сбежал от культорши и поселился… у Казакова который был очень удивлен. Больше того, удивилась почтальонша, которую пес сбил с ног на казаковской территории (бывшей щербаковской). Конфликт быстро утрёсся. Холод все время стоял жуткий, сегодня, кажется, погода чуть смилостивилась, и завтра «дую» на базар, чтобы оставить А. А. добрую память по себе в виде сметаны. Судя по всему, Оттены про ваш визит не прознали (через Мандельштамшу, она, верно, забыла написать — или оказалась тоньше, чем я ожидала, да простит нас Господь…). Двистительено, мы с Солженицыным обменялись нотами по поводу ватных штанов Ивана Денисовича[740], но ничего интересного в этом нет — разве что Юлина осведомленность… Что мне Гекуба?[741]

Итак, до скорой встречи. Я ошеломлена количеством Ваших свободных дней — от пятницы до вторника… Может быть, новый шеф Вас уже высадил из лона (Андрона?)[742]. Целуем

АСАА!

7 6 февраля 1963 г.

Милая Анечка, вчера вечером, к сожалению, не смогла к Вам дозвониться, так как кто-то у Вас долго висел на телефоне (не Вы ли собирали сведения о «Нечаянной Радости»?!)[743]. В субботу я буду дома только к окончании Вашего рабочего дня, т. е. с 4-х ч., так как до этого должна быть у Маршака[744], который уезжает и может меня принять только в это время. Так что, даже если и удастся освободиться раньше, Вам имею в виду, то учтите мои маршаковские обстоятельства. Кстати, во всех теткиных книгах по старой Москве нет этой самой «Нечаянной радости» в саду. Придется дать примечание «вообще». Все остальное как будто есть.

Целую!

Ваша А. С.

8 21 марта 1963 г.

Милая Анечка, спасибо за письмишко. Мне же писать совершенно нечего. За все эти дни кое-как выдавила из себя шапчонку на 1/2 стр. для «Лестницы», а больше ни к чему не прикасалась — голова болит, несмотря на все пилюли. Кошка еще не рассыпалась, морозы стоят сибирские, ночью -30°. Утром встаю при +6 и радуюсь, что не «минус». Что было бы тут с уроженкой (?) солнечной Армении?! Приеду не позже (а может быть, и раньше) пятницы на той неделе, так что, начиная с субботы 30-го можете планировать свою неделю соответственно. Целую, будьте здоровы, сердечный привет родителям.

Ваша А. Э.

9 23 марта 1963 г.

Милая Анечка, Таруса замерзает на корню, и я вместе с ней, ночами -30–32°, зато красиво, как на Крайнем Севере. Добиваю двухгодичный запас дров и «Приключение». Кошка одарила тремя уродами, из которых оставила ей на утешение «царю и отечеству на пользу»[745] самого голубого, который к тому же девка. Как бедная А. А. будет добираться по такому морозу! А я — выбираться… Впрочем, по морозу лучше, чем в оттепель, pardon. Ноги хоть и мерзнут, зато сухие. Были ли на вечере 17-го? Оказывается, Дружинина должна была, по просьбе дирекции, читать «Открытие музея»[746], Ася прислала мне требованье, чтобы я этому противодействовала, угрожающей телеграммой. Там, видите ли жена Иловайского[747], Валерина родня, изображена не в белом платье, а в клетчатой юбке[748], и это, по словам Аси, «одиозно» и «может повредить книге». А по мне жаль, если не читала. Целую Вас, до скорого, готовьте «капот» и голову.

Ваша А. Э.

10 До 3 мая 1963 г.