Вторая «Зимняя Война»

Формально они правы, ведь Финляндия сама напала на СССР, желая не только восстановить границы тридцать девятого года, но и захватить себе жирный кусок до Архангельска включительно. И сейчас за это желание придется расплачиваться. Раз уж большевистский вождь настроен серьезно и никто ему не указ, то в случае если финская армия не сумеет восстановить положение на фронте, Финляндии грозит утрата суверенитета и превращение в советскую республику. Ему же, Маннергейму, предстоит лишиться жизни – ведь он, с их точки зрения, ничуть не лучше Гитлера, который подписал Пакт о Ненападении, а потом все равно напал на СССР.

Напасть на русских, господа, очень легко, а вот уцелеть при этом значительно сложнее. Ведь вся Россия, если не считать небольшого славянского ядра, территориально состоит из земель, которые русские цари столетиями приобретали, отбивая такие нападения и побеждая агрессоров. Кроме того, он подспудно чувствует свою вину за грехи прошлого. Сколько было совершено подлостей и жестокостей, сколько прилито крови и сожжено пороха, сколько жизней – как сторонников, так и противников – принесено на алтарь независимой Финляндии… Неужели все это было зря – и финское государство, просуществовав всего двадцать лет с небольшим, канет в лету, как уже канули Литва, Латвия и Эстония?

При этом, двинув к Виипури все наличные резервы, Маннергейм чувствовал, что совершил какую-то трагическую и непоправимую ошибку, причем у него нет никакого понятия ни о том, в чем она заключается, ни о том, как ее исправить. Там, на Перешейке, сейчас ожесточенно сражаются двести тысяч финских солдат, а большевики, последними сражениями выигравшие у обессиленного вермахта значительную оперативную передышку, способны бросить туда миллион или два солдат. Это вам не летние бои, когда финская армия давила численным перевесом, а большевики были вынуждены кидать все свои резервы под Смоленск, чтобы остановить рвущиеся к Москве немецкие танки. Теперь все наоборот – и он, Маннергейм никак не может предугадать, откуда может последовать новый удар и какова будет его сила.

Сталин работал над документами. В воздухе слоями плавал табачный дым от постоянно дымящей трубки, а на рабочем столе Вождя стопками громоздились книги и папки с фотокопиями пожелтевших журнальных и газетных вырезок. Он не любил компьютер и обращался к нему только в случае крайней необходимости, предпочитая прикасаться к истории еще не свершившегося будущего собственными руками. Взгляд в собственное будущее – это такое тяжелое дело… Отсюда, из прошлого, грезятся молочные реки в кисельных берегах и торжество идей Великого Октября, а глянешь в будущее своими глазами – увидишь только гноище и говнище, руины, что остались от Великой Идеи, опошленной эпигонами, а также жирующих на людских бедах откормленных нэпманов. Помнится, он сам, ознакомившись с политической обстановкой по ту сторону времени во всем ее многообразии, закрылся у себя в кабинете, всю ночь курил, размышляя, и пришел в итоге к выводу, что потомки во всем должны разобраться сами. Тем более что, несмотря на полвека сплошной лжи и клеветы, добровольцы, желающие сражаться в рядах РККА, оттуда все идут и идут, а формально буржуазное (а значит, и враждебное) российское государство помогает Советскому Союзу усилиться и выстоять в жестокой борьбе с гитлеровским фашизмом.

Некоторые начальнички, конечно, с радостью бы открестились от всякой помощи коммунистам-сталинистам, но таких их действий не поймет народ, и они, скрепя сердце и скрипя зубами, выполняют достигнутые договоренности. Ведь уже двадцать лет тамошняя буржуазная власть, наравне с заводами и фабриками приватизировав Великую Победу над гитлеровским фашизмом, делала ее становым хребтом своего государства. И отказ от этой идеологемы, основанной на победе советского народа, равносилен краху всей политической системы. На такое добровольно никто не пойдет, поскольку на то, что бывает после таких идеологических выкрутасов, там насмотрелись еще в девяносто первом году, когда после отказа от руководящей роли коммунистической партии Советский Союз моментально расползся подобно гнилой тряпке.

Но дела с потомками обстоят не так уж плохо. В основной своей массе они небезнадежны и вспоминают советское время как какой-то золотой век, когда отношения людей между собой были более человечными, а с властью – справедливыми. Многие из них, при сохранении уровня бытового комфорта, свойственному началу двадцать первого века, не прочь вернуться в СССР и снова изо всех сил строить социализм. Единственное, чего они не хотят – кормить разных бездельников. Во-первых – это маленькие и гордые народы, считающие, что советская власть им обязана какими-то дополнительными благами сверх их вклада в общее благосостояние. Во-вторых – это раздутый партийный аппарат, не производящий ничего, кроме колебаний вместе с линией партии, и связанных с этими колебаниями пустых лозунгов и ценных указаний, больше похожих на шаманские камлания.