Вторая «Зимняя Война»

И, кроме того, Финляндия сама набилась в союзники к Гитлеру, который поработил нашу Польшу. И в ту войну, когда я и мои товарищи, не щадя жизни, сражались с Германией, финские добровольцы ехали во Второй Рейх, приносили присягу Вильгельму и шли против нас с оружием в руках. А ведь Польша, разделенная между тремя соседними империями, не имела всего того, что царь Александр Первый подарил этим зазнайкам. Наша государственность была ликвидирована, мы были всего лишь Привисленскими Губерниями, в то время как у Великого княжества Финляндского имелась своя автономия, свои законы, свой Сейм, единственный на всю Российскую империю, и даже российская полиция не имела в Финляндии никаких прав. Мы были в сто раз более угнетенными, чем они, но поляков, служивших России, было множество, а финнов раз-два – и обчелся… Мелкие, неблагодарные людишки, которых русские цари вытянули из грязи и как равных усадили за стол к благородным людям… А еще нас в финнах раздражает знак гитлеровской свастики, которую эти слабоумные люди выбрали в качестве опознавательного знака. Немцам это, быть может, и нравятся, а все нормальные люди, увидев такое непотребство, приходят в неистовство.

Вот именно поэтому, увидев вооруженного финского солдата, я стреляю в него сразу и не задумываясь. Штурмовикам по-другому нельзя, потому что иначе первым выстрелит уже он и убьет тебя – так же, как ты мог убить его самого. Вообще-то, как я понял, именно поэтому большевики набирают штурмовиков из бывших пленных. Те даже после короткого пребывания в германском плену совершенно звереют и готовы стрелять за звук германской речи или за серый цвет их формы. Что поделать – я сам был одним из таких пленных и могу подтвердить, что никто так хорошо не справляется с задачей привить ненависть к Германии, как обычный немецкий солдат, который получает разрешение делать с людьми все, что заблагорассудится. Девиз у штурмовиков прост: «Там где ты увидел немца – там ты его и убей». У обычных солдат большевиков такой мотивации нет. С финнами, как я уже говорил, сложнее: такой ненависти к ним нет, но мы все равно будет поступать с ними как с врагами, ибо на войне как на войне. Вот сегодня мы обменялись с одним финским солдатом автоматными очередями на короткой дистанции. Одна его пуля ударила в кирасу прямо напротив сердца, другая рванула меня за рукав ватника, а вот я вогнал ему очередь в грудь и живот – и ничуть об этом не жалею. Я жив, он мертв – о чем тут жалеть?

Одним словом, взяв третью траншею, мы немного притормозили, чтобы подсчитать потери, отправить раненых в госпиталь и перевести дух, перекусив сухпайком. А потом на тех же самых панцерах, которых, как оказалось, было там значительно больше, чем три, в составе передовой группы отправились вперед, к этой самой станции Каннельярви, где, по данным разведки, должен был дислоцировался штаб четвертого финского армейского корпуса. Как мы сюда добирались – это совершенно отдельная история, но, как оказалось, никакого штаба тут уже нет. То есть когда-то он тут был, чему свидетельствуют разбросанные повсюду бумаги и трупы высокопоставленных финских офицеров, среди огромных воронок, оставленных не менее чем двенадцатидюймовыми снарядами. Станция совершенно разрушена, и все, что здесь могло гореть, уже сгорело, но в то же время дело тут не в одном артиллерийском обстреле. Кто-то из большевиков – скорее всего, их ОСНАЗ – побывал тут еще до нас (видимо, сразу после завершения артналета) и оставил вполне характерные следы. Финские солдаты в небольших укреплениях перед станцией и у зенитных установок погибли не от артиллерийских снарядов или авиабомб, а оказались застреленными в упор. То же можно сказать и о некоторых офицерах, которые, очевидно были сочтены недостаточно важными для того, чтобы брать их в плен.

Так что ордена за захват важных пленных нам тут не светят. Кроме всего прочего, поступает команда остановиться и подготовиться к обороне на случай вражеской контратаки. Скоро по нашим следам подойдут лыжники – они и займутся этим делом; а наш батальон, как сказал майор Долматович, решено вывести в тыл на переформирование и развертывание в штурмовую бригаду, так что на фронт мы попадем очень нескоро. Очевидно, участие в этой операции можно воспринимать как тест на лояльность со стороны Сталина. Выполнив поставленную задачу, мы показали, что нам можно верить, и теперь не окопавшиеся в Лондоне самозванцы вроде генерала Сикорского, а мы, боевые офицеры, плечом к плечу с русскими сокрушившие германца, будем решать, кто в Польше власть, а кто не власть.

Часть 16. Гибель Суоми