Вторник. Седьмое мая: Рассказ об одном изобретении

Только пожал плечами. Что можно ответить на это «зачем» в то время, когда повсюду обыски и аресты, когда против демонстрантов и забастовщиков идут в атаку казачьи сотни, когда действует приказ петербургского генерал-губернатора Трепова «Патронов не жалеть!», когда в Москве Семеновский полк расстреливает баррикады Красной Пресни… И когда у него в институте… Морозный, опаленный декабрь 1905 года.

Попов, по-директорски официальный, в шубе, в меховой шапке, вышел из подъезда на Песочную улицу и сел в поданные сани, застегнув полость.

Она провожала его взглядом из окна. Сколько ему выпало за последнее время! «Опять приглашают…» Это не приглашение. Это вызов, строгий, неукоснительный вызов. Вызовы к градоначальнику Петербурга, вызовы к министру… Каждый раз он возвращается совсем подавленный. Сегодня опять. Кто его опять потребовал? Градоначальство, министерство?..

Санки тронулись.

На углу Аптекарского, против главного входа в институт, городовой, узнав Попова, директора, отдал честь. Соседний перекресток — опять городовой. А в отдалении — двое конных. Не говоря уж о фигурах, снующих здесь вокруг, особенно в последнее время. Электротехнический институт признан в Петербурге одним из мест неблагонадежных. Студенческие сходки, братания с рабочими, раздача прокламаций, нелегальные явки… Смутьяны! Это о многих из тех, кого встречает он каждый день в коридорах.

Дальше по дороге, как выехал он с Аптекарского острова на широкий проспект, меньше чувствовалась эта напряженная обстановка. И прохожие были другими, держались не так, как там, ближе к окраинам. Хотя и здесь больше, чем обычно, встречалось полицейских чинов, конных патрулей.

На Троицком мосту стояла охрана. Снег на Марсовом поле был изрыт копытами лошадей, прочерчен следами колес. Артиллерия?

А на главных улицах, на Невском текла оживленная, нарядная толпа, проносились щегольские сани, витрины магазинов манили покупателей. Несмотря на все события, Петербург, светский Петербург деятельно готовился к встрече Нового года.

Попов велел свернуть на Морскую. Длинная, строгая, даже несколько сумрачная улица, вдоль которой тянутся тяжелые казенные здания. Наконец, миновав Мариинскую площадь, сани остановились у подъезда. Канцелярия министра внутренних дел.

…Министр заставил его ждать. Верный признак, что беседа не обещает ничего приятного. Что ему, министру, до того, что ждет его сейчас в приемной директор одного из крупнейших учебных институтов, ординарный профессор, уважаемый всеми ученый! Что ему до этого, когда он, министр Дурново, недавно назначенный в свое кресло, облечен почти неограниченной властью по искоренению всякой революционной смуты и противоправительственных выступлений! По его предписаниям генерал-губернаторы посылали карательные отряды, производили аресты «политиков», отправляли в ссылку. Дурново должен был оправдать возлагаемые на него надежды. Что ему наряду со всем этим сломить там какого-то профессора! Знал ли он даже, что этот директор, статский советник Попов — создатель такого открытия века, как беспроволочный телеграф? Он только знал, что Электротехнический институт находится в ведении его министерства и потому господин Попов состоит в его, Дурново, полном подчинении.

Этот институт — бельмо на глазу. У всех в памяти еще недавняя грандиозная забастовка почтово-телеграфных служащих. Среди телеграфистов немало выпускников Электротехнического института. Главные зачинщики. Не говоря уж о массе его студентов, этих «длинноволосых» в несмазанных сапогах, зараженных ядом бунтарства. Набросились с палками, утыканными гвоздями, на полицейские патрули, которые были выставлены вокруг института, чтобы не допустить в нем сборищ. С палками против полиции! Устроили у себя в чертежной библиотеку-читальню для рабочих и развесили по стенам вырезанные из книг портреты. И кого же! Маркса, Энгельса, Белинского, Чернышевского, Герцена… Прогнали пристава, который прибыл в институт, чтобы выдать на всех студентов пропуска. Пристава обезоружили, бланки пропусков порвали…

А выборный их директор Попов не может или не хочет навести порядок. И то ли еще творится в этом институте! Красное пятно оказывается на самом ведомстве министерства, которому, казалось бы, в первую очередь надлежит наблюдать, искоренять и прочее. Министр был крайне раздражен.

И, когда Попов наконец был приглашен в непомерно великий кабинет, где под огромным портретом государя едва виднелась маленькая головка министра за столом, его встретил тяжелый, холодный взгляд, полный начальственного гнева. Министр не вышел ему навстречу, не протянул руки, а только, коротко взмахнув, сказал:

— Прошу садиться!

Это уже было на грани невежливости.

И во всей дальнейшей беседе Попов должен был обращаться к нему «ваше превосходительство», а Дурново бросал ему безликое «вы».

— Как же вы думаете выйти из положения? Исправить репутацию вверенного вам института?