Второе лицо

— Да ты кто такой? Да отпусти же! — Дядя Сеня вырвался из его объятий и сердито отряхнулся. — Она что тебе, тетка или бабушка, эта Клеопатра? Ходят тут всякие. Обожралась эта дура порченными консервами, да и все дела. Куда ж там, траур мировой устроили. Косовский, так тот аж почернел. А кто виноват? Уборщица. Это она угостила шимпанзе отравой. А меня, наверное, теперь уволят, — тоскливо сказал он.

— Консервы! — Некторов опять бросился к дяде Сене и поцеловал в нос. — Консервы!

— Ты чего? — опешил служитель.

Некторов рассмеялся и побежал в лабораторию.

Консервы! Выходит, ему дана отсрочка на неопределенное время, если не печать долгожительства!

Манжурова сидела у микроскопа, когда он вошел. Подняла голову и опять уткнулась в микроскоп.

— Отчего умерла Клеопатра? — с ходу спросил он.

Не отрываясь от работы, Манжурова небрежно бросила:

— Порченные консервы.

Видно, посчитала его за нового сотрудника. Лицо ее было сосредоточенно-скучным.

— Это точно?

— Точно.

— Ясное море!

Ирина вздрогнула и обернулась.

— Ясное море! — повторил он весело. — Отчего ты такая кислая, Ирина? Отчего люди вообще так часто хмурятся? Злятся? — И не дав ей опомниться, выскочил из лаборатории.

Был обычный июльский день с солнечным жаром, чадом машин и деловой кутерьмой. Некторов шел по улицам и смотрел вокруг глазами человека, который вдруг вынырнул из черной пропасти и очарован хлынувшими на него звуками, красками, запахами.

Я иду. Мои ноги твердо ступают по земле, воздух омывает мои легкие, сердце стучит в полную мощь, — ликовал он. — Боже, какая мелочь — мои виски с залысинами, мои пухлые щеки, косолапая походка) Я ощущаю, чувствую, думаю. Я — человек! Я все могу. Захочу и улучшу свою форму: перейду на диету, займусь спортом и стану легким, быстрым. Захочу и воображу себя в каком угодно обличье, вживусь в какое угодно состояние — была бы на плечах голова. Самое главное — я живу! Живу!

Мимо пробежала облезлая рыжая дворняга с высунутым языком. Некторов обернулся и с восторгом проводил ее глазами — в жизни не видел такой прелестной собаки! Навстречу шли люди, и он вдруг впервые заметил, как они по-разному красивы в своей деловой озабоченности. Все вокруг куда-то спешили, бежали, ехали.

Он пересек мостовую. За стеклянной стеной «Салона красоты» увидел группку людей. Кто сидел, кто стоял в тоскливом ожидании очереди. И ему вдруг захотелось ворваться в салон, встать посреди фойе и сказать примерно так:

«Граждане! На что тратите усилия и драгоценное время? Вам не дает спать лишняя родинка на щеке? Вы часами мучаете свои волосы, придавая им форму завитушек на тортах. Когда же вдруг находите, что ваш нос чуть длинней стандартного или что на вас не сходится юбка Софи Лорен, начинаете отравлять жизнь себе и другим. Так вот, уважаемые граждане, я сегодня прозрел. Клянусь, вовсе не салон красоты поставляет счастье, хотя, конечно же, он несколько улучшает настроение. Что же тогда и кто? — спросите вы. Подумайте сами».

Но он не рискнул на такую тираду. Он сделал другое. Вернулся в клинику, нашел Октябреву и сказал ей:

— Лена, я люблю вас.