Второе место

Да, он был привлекателен, хоть и неясен для меня: на физическом уровне он излучал какую-то безучастность, которую я принимала близко к сердцу и истолковывала как знак того, что он не считает меня настоящей женщиной. Как я уже говорила, он заставлял меня остро чувствовать свою непривлекательность, и, признаюсь, в тот день я тщательно продумала наряд, ожидая, что увижу его. И всё же он был таким миниатюрным и компактным, совсем не тот тип, к которому меня влечет физически, – если бы я хотела, то могла бы защитить свое самолюбие! Вместо этого я поддалась отвращению, за которым таилась нелогичная надежда. Я хотела, чтобы он был чем-то большим, чем тот, кем он является, или чтобы я была в меньшей степени собой, и из-за этого во мне проснулся интерес – в любом случае у меня было ощущение, что между нами лежит что-то неизвестное, что пробудило опасную часть меня, ту часть, которая ощущала, что я еще не жила по-настоящему. Это была та же часть или ее аспект, которая привела меня к Тони, которого я точно так же сразу не признала и с которым не могла себя представить. Тони тоже пробудил меня, дав понять, что в моей голове есть четкий образ мужчины, которому он не соответствует. Чтобы увидеть его, мне пришлось прибегнуть к способности, которой я не вполне доверяла. Я поняла, что всю мою жизнь этот образ заставлял меня признавать и считать реальными только определенных людей, в то время как другие оставались незамеченными и плоскими. Я поняла, что мне не следует больше доверять этому восприятию и что механизм недоверия и неверия, за которым следовало вознаграждение, со временем вытеснил доверие и веру: это, я думаю, даже в большей степени, чем сам Тони и географическое расстояние от моей новой жизни до прежней, сформировало значительную часть пропасти, отделяющей меня от человека, которым я была.

Мне всегда было интересно, Джефферс, правда ли настоящие художники – это те люди, которым удалось довольно рано отказаться от своей внутренней реальности или сдвинуть ее на периферию: это объясняло бы, каким образом человек может так много знать о жизни с одной из своих сторон и совершенно ничего не понимать о другой. После того как я встретила Тони и научилась преодолевать собственное понимание реальности, я осознала, как широко и бессистемно я способна представлять многое и как холодно воспринимаю продукты собственного сознания. Единственный подобный опыт в моей прошлой жизни был связан с той пылкостью, с которой я в какой-то момент представляла, как что-нибудь с собой сделаю: думаю, это было как раз в тот момент, когда моя вера в жизнь, которую я тогда жила, и неспособность продолжать так жить боролись между собой насмерть. Мне кажется, передо мной в эти мгновения что-то промелькнуло, ужас от себя или ненависть к себе, что было своего рода дверью, ведущей к изнанке личности: я увидела монстра, Джефферс, уродливого, рвущегося наружу гиганта, и захлопнула перед ним дверь так быстро, как только могла, хотя и недостаточно быстро, чтобы не дать ему отхватить от себя кусок. Позже, когда я переехала жить на болото и окунулась в воспоминания, я обнаружила, что смотрела на себя в самом жестоком свете. Никогда я не мечтала о способности творить больше, чем в тот период. Будто только попытка выразить или отразить какой-то аспект существования могла искупить ужасное знание, которое я приобрела. Я утратила слепую веру в события и увлеченность собственным существованием, которые, как я поняла, и делали жизнь сносной. Эта утрата, казалось, представляла собой не что иное, как приобретение власти восприятия. Я чувствовала, будто эта власть лежит за пределами языка: я была так уверена, что смогу ее изобразить, что даже купила материалы для рисования и устроилась дома в уголке, но то, что я испытала, было противоположно освобождению, Джефферс. Вместо этого мое тело словно вдруг лишилось дееспособности, его охватил своего рода паралич, с которым мне придется жить всегда.

Как говорил Софокл, как страшно знать, когда от знанья нет пользы нам[1]!