Второе место

Она спросила, как мы познакомились с Тони и поселились здесь, и я рассказала ей, что всё произошло совершенно случайно. Странно, сказала я, жить жизнь, которая никак не связана с тем, кем ты был или чем занимался раньше. Нет никакой нити, которая вела бы меня к Тони, и никакой тропы, проложенной между здесь и там, так что все мои знания о нем и об этом месте пришли из совершенно иного источника. Недалеко отсюда, сказала я ей, есть что-то вроде архипелага, где море вымыло огромные борозды в земле, а на противоположных берегах одного из этих очень длинных и узких водоемов стоят две деревни, смотрящие друг на друга. Чтобы дойти пешком из одной в другую, потребовалось бы много часов, сначала надо было бы отойти на десятки миль от берега, а потом вернуться обратно к берегу, но при этом жители прекрасно видят друг друга, вплоть до одежды, висящей на бельевых веревках! Такая разделенность, сказала я, причиной которой не расстояние, а невозможность проложить короткий путь, иллюстрирует мою собственную жизненную ситуацию: я лучше представляю то место, на которое смотрю, нежели то, где нахожусь сама, так что я точно знаю, каково это – быть там и смотреть сюда. Я не уверена только в том, как выглядит то, что находится здесь. Но я знаю, что мне повезло встретить Тони.

– Страшно жить, рассчитывая только на везение, – сказала Бретт как-то задумчиво.

А затем спросила меня в лоб, влюблена ли я в Л!

– Нет, – сказала я, хотя, по правде говоря, Джефферс, я сама начала задаваться этим вопросом. – Я просто хочу его узнать.

– А, – сказала она. – Мне было интересно, что у тебя на уме.

– А ты влюблена в него? – спросила я.

– Нет, мы друзья, – сказала она, отряхивая руки от земли и складывая пустые лотки обратно в тачку. – Какое-то время он был от меня без ума. Наверное, думал, что я смогу исправить его в сексуальном плане, но я не могу. Там всё безнадежно. Так что он учит меня рисовать. Говорит, у меня есть способности. Возможно, теперь я попробую себя на этом поприще!

Тони сильно удивил меня, согласившись позировать для Л. Одним ясным свежим утром он ушел во второе место и вернулся несколько часов спустя.

– Не знаю, почему этот человек просто не покончит с собой, – сказал он.

Он позировал для Л еще дважды, а потом у него появилось слишком много работы. В наши воды внезапно приплыли большие косяки скумбрии, и вместе с другими мужчинами они каждый день выходили в море на лодках, а потом продавали то, что наловили. Это означало, что у нас на ужин была свежая скумбрия и что Тони пропадал с рассвета до заката.

Для Л пришла посылка, большая рваная коробка, вся оклеенная иностранными марками, и так как Бретт и Джастина вместе уехали в город, я решила отнести ее ему сама. Я не заходила к ним всё это время и не виделась с Л наедине с того утра, когда мы разговаривали у лодки. Сложно объяснить, что я чувствовала, Джефферс, но во мне было какое-то немое разочарование, для которого я не могла найти уважительной причины. Возможно, дело было просто в том, что, хоть Л и Бретт к тому времени провели с нами около трех недель, мы не получили от этого никакой выгоды. Бретт весело качалась на поверхности воды, а Л, как камень, пошел ко дну. Я не могла бы сказать, что не так, или объяснить, почему чувствую разочарование и какие ожидания не оправдались – мы привыкли, что такие визиты могут быть совершенно непредсказуемыми, – и думала я только о том, что всё так или иначе сводится к вопросу о благодарности, который возник с самого начала, в нашем первом разговоре с Л. Еще никогда я не сталкивалась с такой вопиющей неблагодарностью, какую проявлял он, но я помнила, что с самого начала он пытался меня поблагодарить, а я это отвергла.

Я с трудом тащила громоздкую и тяжелую коробку через пролесок. На открытую дверь падало солнце, и я остановилась на пороге, поставила коробку на пол и постояла немного, чтобы перевести дыхание. Мне открылся вид на окна большой комнаты, выходящие на фасад, и я не сдержалась и вскрикнула:

– Мои занавески!

Занавески исчезли – остались только голые карнизы! На звук моего голоса повернулся Л, которого я даже не заметила – он сидел спиной ко мне в дальнем углу комнаты. Он сгорбился на деревянном стуле, на нем был большой заляпанный краской фартук, а перед ним на мольберте стоял холст. В его руке не было ни кисти, ни другого инструмента: насколько я могла судить, он просто сидел и смотрел на этот холст.

– Мы их сняли, – сказал он. – Они мешали. С ними ничего не случилось, – добавил он и потом сказал себе под нос что-то похожее на «мои занавески», произнесенное неприятным, насмешливым тоном.

На холсте перед ним был мутный нечеткий фон с каскадом призрачных очертаний, спускающихся к центру. Картина была очень бледной, будто только начала проявляться, так что было трудно понять, что на ней изображено, кроме того, что похожие на горы образы не имели никакого отношения к пейзажу за голыми окнами.

– Это тебе, – сказала я, показывая на коробку.

Его лицо повеселело, глаза засияли.

– Спасибо, – сказал он. – Она, должно быть, тяжелая.