Пожалуй, только сейчас Введенский по-настоящему проникся уважением и восхищением епископом. По сути дела, он один из всех адептов православной церкви, который пришел к пониманию необходимости ее реформировать и решился реально начать этот процесс, поставив под удар не только свое положение, карьеру, но, возможно, и саму жизнь. Совсем нельзя исключать вероятность того, что какой-нибудь тупой фанатик совершит на него покушение. В истории таких случаев было немало. И он, конечно, осознает такую опасность. Но пренебрегает ею ради своей цели.
Введенскому всегда импонировали подобные люди, способные жизнь ради идеи, готовые ради нее рисковать и даже жертвовать своей жизни. Вот почему он так восхищался Иисусом, а сейчас был полон уважения к епископу. Он сознавал, что сам такой жертвенностью не обладает, и свою жизнь ценит больше, чем свои убеждения. Не то, чтобы его это уж слишком сильно мучило, но при этом он был не способен прогнать из сознания ощущение своей ущербности. Вот если бы убежденность можно было бы совместить с безопасностью и комфортом, он бы всегда до конца отстаивал свои мысли. Но он прекрасно осознавал, что так все устроено, что принципиальность и верность своей линии всегда или очень часто сопряжено с необходимостью в нужный момент пожертвовать всем, что имеешь. Наверное, в этом есть своя справедливость; верность идее само по себе является, может быть, самым большим вознаграждением человеку. И если сделать эту задачу безопасной, она нивелируется, станет обыденной вещью, потеряет свое сакраментальное значение. А, следовательно, и ценность. А ему, Введенскому, так нравится жизнь, в ней столько удовольствий, что терять ее ради даже самых высоких истин совсем не прельщает. Особенно сейчас, когда он, наконец, обрел Веру и так счастлив с ней.
Начало церемонии, если ее можно было так назвать, назначили на двенадцать. И чем ближе приближался этот час, тем больше народа, к удивлению Введенского, собиралось на площади перед церковью. Довольно просторная территория быстро наполнялось людьми. Их оказалось так много, что с каждой минутой становилось все более тесно, приходилось стоять вплотную. И они все пребывали и пребывали. Кто бы мог подумать, что придет столько желающих посмотреть и поучаствовать в этом деле, промелькнула у Введенского мысль. Значит, епископ Антоний не ошибся, потребность в реформе существует. Если бы он затеял это свой акт в Москве, то, скорей всего, собралась бы огромная толпа из десятков тысяч верующих и не верующих. Но и тут их достаточно. Уже можно не сомневаться, что резонанс от его действий будет большим. Как и последствия этого события. Кто знает, может быть благодаря им, здание церкви будет разрушено до основания. Или хотя бы треснет и начнет постепенно сыпаться.
Введенский прикинул: огорчит ли его это обстоятельство, если оно случится? Пожалуй, он будет переживать только за отца, ведь он посвятил служению церкви всю свою жизнь. И не сможет безболезненно пережить ее крах. Хотя сам прекрасно понимает, насколько назрели перемены. Не случайно же он принял участие в акции епископ Антония. Хотя он, Марк, понимает, как ему было нелегко на это согласиться. В отличие от своего друга отец никогда не был столь же решительным и бескомпромиссным. Вот если бы он знал, что его действия одобряет Иисус, на душе ему было бы легче. Но Иисус не просил его кому-то говорить о том, как Он относится к сегодняшнему событию.
Часы показали двенадцать. И в этот же самый момент из церкви вышел епископ Антоний. Гудевшая, словно улей, до этого момента толпа, мгновенно затихла. Все смотрели на этого человека. Он же стоял неподвижно, словно о чем-то раздумывал. Затем достал из кармана несколько листов. Подошел к двери и стал прикреплять к ней их кнопками.
Затем сделал несколько шагов вперед и поднялся на заранее приготовленный помост. Хотя он был не высокий, но достаточно для того, чтобы фигура епископа была видна с любой точки площади. Введенскому показалось, что он сильно волнуется.