Дверь, пропустив нас, мягко закрылась.
Глава семнадцатая
С
перва у меня было такое ощущение, что я оказалась внутри сине-золотого яйца Фаберже, потому что стены были скруглёнными, а над нами простирался огромный сверкающий купол. Да и вообще всё вокруг блестело и сверкало. А ещё журчало, шипело и испарялось. Как следует осмотревшись, я поняла, что мы очутились в сауне, в элитном спа-салоне с восточным интерьером.Полы из тёмно-синих каменных плит с золотыми крапинками, выкрашенные стены отсвечивали голубым. Проходы между комнатами были украшены золотыми узорами. Одно помещение переходило в другое, повсюду были бассейны, чтобы поплавать или расслабиться, сауны и водопады, экзотические цветы, огромные зеркала в золотой оправе, горы сложенных полотенец и огромное количество широких блестящих шезлонгов. И людей. Очень много людей.
Одни из них были в купальниках, другие – в халатах, третьи – в намотанном на тело полотенце, но большинство из них были голыми. Как, например, тот мужчина, красный как рак, он только что вышел из сауны. Не будь я ветерком, я бы сейчас обязательно закрыла глаза.
Кто, скажите на милость, смотрит такой идиотский сон? И где Генри?
Оглядываясь по сторонам, я снова упустила его из виду, и теперь на нём был ворсистый голубой купальный халат, так что он отлично сливался с толпой. Хорошо хоть, что он не решил стать невидимкой.
Кажется, совсем недавно Генри сам же объяснял мне, насколько бесполезно проникать в чужие сны, если хочешь кого-нибудь выследить, ведь в снах люди врут гораздо более искусно, чем в реальности. «Невидимый зритель и слушатель может узнать о человеке очень много. А приложив терпение, даже всё», – сказал он тогда. Что же его сюда привело, если не слежка? Мне даже показалось, будто он договорился с кем-то о встрече.
Не спеша Генри прошагал мимо группы сидящих людей к большому джакузи, а я полетела следом за ним, стараясь не обращать внимания на красного как рак мужчину, который садился в кресло рядом со мной.
Мне и без того приходилось теперь гораздо тщательнее сосредотачиваться на своём полёте, потому что вокруг было много пара и ветерок превратился в маленькое облачко.
Я больше не скользила и не крутилась, вместе с лёгкостью меня тут же покинуло и хорошее настроение. Это ощущение усилила музыка, доносившаяся отовсюду. Кому бы ни принадлежал этот сон, у этого кого-то был кошмарный музыкальный вкус. Из скрытых динамиков Селин Дион протяжно завывала свою
Тут я увидела, что на краю джакузи сидит Дэвид Бекхэм и болтает ногами в воде. В этот момент у меня ненадолго отлегло от сердца. На долю секунды я поверила, будто нахожусь во сне знаменитого футболиста и сейчас выяснится, что Генри заядлый футбольный фанат и намеревается попросить автограф или что-то в этом роде. Даже Селин Дион, казалась, очень вписывалась в общее настроение, ведь Бекхэм женился на одной из участниц группы
Но не успела я как следует разглядеть татуировки Бекхэма, как чей-то хриплый, прокуренный голос сказал:
– Генри! Сладкий мой мальчик!
Голос принадлежал вовсе не футболисту, а голой женщине, которая возлежала в джакузи. На самом деле была ли она совершенно голой или нет, понять было сложно: вода слишком пенилась, но, во всяком случае, от талии и выше на ней точно ничего не было. Ровный загар, золотистые сверкающие локоны, большие зелёные глаза, обрамлённые густыми длинными ресницами, – она легко могла сойти за русалку. Вот только тёмно-красная помада немного портила всю картину и придавала её образу какой-то будничный вид.
Генри улыбнулся ей. Его улыбка красноречиво давала понять, что он не только ждал её – Генри был счастлив её увидеть. Я почувствовала, что становлюсь всё тяжелее и постепенно опускаюсь на землю.
– Привет, Би! – сказал Генри, не удостоив Бекхэма даже мимолётным взглядом.
Би? Как буква английского алфавита – «B»? Или, может, bee – как «пчела»? А может, «би» – как «гудок»? Вдруг это кодовое имя?
Би высунула из воды одну из своих длинных ног. Если бы вместо ноги оказался рыбий хвост, я бы ни капельки не удивилась.
– Хочешь окунуться? – Она сладострастно улыбнулась.
«Нет, ничего он такого не хочет!» – кричала моя душа, но ведь облако говорить не умеет.