Второй год войны

Взял пакет, еще не понимая, от кого он мог быть, и вдруг сообразил: из центральной бригады послание могло быть только от Ани, больше не от кого!

Он зашел в конюшню, оглянулся, не подсматривает ли Степка, и поспешно развернул сверточек. В нем был вышитый носовой платок. От платка веяло ароматом одеколона, так сильно, что стоявшая рядом гнедая лошадь неодобрительно замотала головой. Алексей развернул платочек. По четырем сторонам его было вышито синими и красными нитками: «Кого люблю, тому дарю. Люблю сердечно, дарю навечно». И цветочки вокруг.

Алексей был обрадован и сконфужен одновременно. Он чувствовал благодарность за Анину любовь к нему, за этот платок и даже за аромат одеколона. Вот только надпись на платке показалась ему почему-то неуместной, наивной что ли…

В конюшню вошел Степан — Алексей поспешно спрятал платок. Степан, взяв лопату, принялся убирать навоз и одновременно рассказывал:

— Дмитрий Дмитриевич там по ремонту работает, довольный. И Анька веселая, все про тебя спрашивала. Что она тебе прислала?

— Ничего особенного, — отговорился Алексей.

— Ну да, ничего особенного! Что-то мягкое и пахнет, как духи!

— Какие духи? — возразил, смутившись, Алексей. — Никакие не духи!

То, что Аня была веселая, неприятно поразило его: она должна была бы грустить от разлуки, страдать, а тут вдруг — веселая!.. Было обидно, и даже сомнение закралось в голову: не перестала ли Аня его любить?

В тот же вечер он пешком отправился в центральную бригаду. К хутору подходил, когда во многих домах уже погасли огни. Из рассказа Степки Алексей знал, в каком доме жила Аня, и без труда нашел его. Не очень еще представляя, что скажет Наталье Сергеевне о причине столь позднего визита, он постучал в дверь. Почти сразу же на его стук кто-то вышел в сени, загремел засов и одновременно голос Ани спросил:

— Кто?

— Я, — пересохшими губами произнес Алексей.

Аня распахнула дверь и, как была в легком ситцевом платье, кинулась ему на шею.

— Ой, Леша, — прошептала она радостно. — Я ждала, я знала, что ты придешь!

— Аня, кто там? — донесся из дому голос Натальи Сергеевны.

— Сейчас, бабушка! — откликнулась Аня, а сама зашептала: — Дедушка дежурит в правлении, мы дома одни. Ты подожди, я к тебе сейчас выйду. Подождешь, да?

Алексей кивнул. Ему не совсем было понятно, почему нельзя войти в дом, но потом сообразил, что при Наталье Сергеевне они не смогут поговорить по-настоящему. Одним словом, Аня правильно решила, что не пригласила его в дом.

В ожидании ее Алексей прошелся вдоль редко расставленных домов. В одном месте его облаяла собака, потом откликнулись еще две или три. Сконфуженный, Алексей не знал, куда деться от собачьего возмущения. Возвратился назад, но Аня все еще не выходила.

Она вышла, наверно, через полчаса, так что Алексей порядочно уже продрог. Аня подхватила его под руку, и они пошли прочь от дома, в степь.

Дул ровный сильный ветер, ночь была не очень темная: за облаками пробивалась и никак не могла пробиться луна. Аня, опираясь на его руку, шла рядом и все рассказывала, как хорошо они устроились здесь, в центральной бригаде.

— Тут и людей больше, — говорила она. — Дедушке сразу нашлось много работы: несут ведра чинить, кастрюли паять. И платят, кто чем может, — нам сразу стало легче жить!

Алексей почувствовал неясную обиду: Пономаревым сразу стало легче жить, как уехали… А тем, кто остался в бригаде, никакого облегчения не было, хотя работали они не меньше, чем Дмитрий Дмитриевич. Выходит, что и он, Алексей, и его мать, и Тамара, и Евдокия Сомова — все они вроде хуже Пономаревых, потому что работают с утра до ночи, а живут голодно. С другой стороны, Алексей не представлял, как можно было бы оставить всех этих людей и уехать куда-то на поиск лучшей жизни. Да и где она, эта лучшая, сытая жизнь в стране, которая истекала кровью в такой страшной войне?..

Аня словно подслушала его мысли, сказала вдруг:

— Антонов ваш приезжал в центральную. Дедушка видел, как ему кладовщик дал два пуда пшеничной муки. Вениамин Васильевич свое не пропустит!

— Ну и пусть! — рассердился Алексей.

Он с жаром принялся развивать перед Аней свои взгляды на честную бедность. Но Аня вдруг перебила его жалобным вопросом:

— Леша, а ты меня любишь?..

… Он возвращался домой, когда время близилось к полуночи. Степь была молчалива, луна совсем спряталась за облака. От быстрой ходьбы он не чувствовал холода. Уже подходя к хутору, вспомнил про цепочку волков, тянувшуюся от того места, где лежали останки Лыска, и его вдруг пронзила мысль: а что, если сейчас навстречу ему выйдут волки? Но нет, они не нападут на него, волки нападают на людей лишь в голодную пору. А сейчас, когда столько скота гибло от бескормицы, волкам хватало поживы…