Второй год войны

Он подал Алексею брюки, тот сунул руку в карман, но кармана не оказалось. Верней, карман был так велик, что рука провалилась в пустоту.

— Видел? — шепотом переспросил Степан.

— Ну и что? — не понял Алексей.

— А то, что это мне мать нарочно сшила. Веньямин заставил меня возить зерно от комбайна и сказал: каждый раз набивай полные карманы пшеницей. Понял, почему я от комбайна домой заезжал?

Эта хитрость так поразила Алексея, что он долго не мог прийти в себя от удивления.

— И много ты принес зерна?

— Каждый раз, считай, килограмма по три. Домой заеду, высыплю и еду в центральную. По дороге опять наберу полные карманы. В центральной взвешивают, они ж не знают, сколько должно быть в коробе зерна, так что домой везу еще три килограмма. И так каждый раз. Пока комбайн работал, пуда три перетаскал.

— Как же ты мог? — упрекнул его Алексей. — Надо было отказаться, и все!

— Откажешься, а он — в ухо! Ты его не знаешь, Веньямина!

Они долго молчали оба, потом Степан сказал:

— Ни за что не вернусь!

— Насчет кислоты — это сам видел?

— Побожиться? Видел своими глазами, и не один раз. Только он знаешь что со мной сделал бы, если б я проболтался!..

— Ничего, — пообещал Алексей, — как только вернемся, я сразу пойду к Лобову!

Степан неспокойно зашевелился на соломе.

— Ты, Леха, погоди, — виновато заговорил он. — Ты без меня ничего не делай, а то он прибьет меня до смерти! Он меня убьет, а потом на фронт уйдет, ему все равно ведь!

— Не бойся, не убьет, это я тебе обещаю!

Алексей чувствовал себя ответственным за судьбу Степана. Но Степан, кажется, не очень верил в могущество такого покровителя. На следующий день, идя на работу, он попросил Алексея:

— Что я тебе говорил, никому, смотри, не рассказывай! Не надо.

— Как не надо? — возмутился Алексей. — Выходит, пускай он так и безобразничает?

— Нет, но ты погоди, я скажу, когда можно будет рассказать.

Степан не успел или не захотел дождаться, когда можно будет раскрыть тайну: через два дня он исчез. Работали весь день вместе, а к вечеру Степан куда-то ушел. Ушел и не вернулся. Не пришел он и к ужину, но так бывало и раньше, и потому не встревожило никого. Проснувшись на следующий день, Алексей увидел, что Степана рядом нет. И главное, нет его мешка, в котором находился немудрящий Степанов скарб: ложка, кружка, рубаха.

Алексей растолкал Авдотьича и сообщил об исчезновении приятеля. Авдотьич поднялся, сел, поскреб ногтями под рубашкой, зевнул сладко.

— Нет, говоришь? Дак куда ж он девался? Может, к девкам пошел?

— К каким девкам! — возмутился Алексей.

Он уже догадывался, где Степан. По пути на работу Алексей зашел в здание школы. Там размещалась какая-то военная часть и туда постоянно наведывался Степан. И тут догадка его превратилась в уверенность: военных в школе не было. Возле двухэтажного здания школы бродили одетые кто во что ребятишки, ковырялись в хламе, выискивая в нем нечто, представлявшее для них ценность. Между ними то и дело вспыхивали ссоры.

— Мальцы, куда военные девались? — спросил Алексей.

Один из пацанов, курносый, в лохмотьях, с синюшным цветом лица, шмыгнул носом и ответил с уверенностью:

— В Сталинград, на фронт уехали!

А второй, маленький, в разношенных сапогах и сползающем на глаза треухе, подозрительно спросил:

— А ты не шпиён?

Более точных сведений Алексей от них не добился. Он догнал Авдотьича и рассказал о том, что узнал. Авдотьич, уверовавший в побег Степана, встревожился не на шутку: как старшему, ему придется отвечать за пропажу человека!

— Ить это что за люди пошли! — сокрушался он. — В бега ударились! А за него отвечай — это ему ништо!

Тамара Полякова произнесла задумчиво:

— Степка, может, правильно решил. Мы тут сидим, кудахчем, а он — раз, раз! — сделал все, как надо!

18

С исчезновением Степана Алексей загрустил, стал молчаливым. Он и сам чувствовал, что с ним происходит какая-то перемена. Дело было не только в том, что исчез Степан. И не в том, что он тревожился за мать, что с Аней они расстались навсегда. Разлука с Аней оставила в душе горечь, но горечь эта мало-помалу проходила, растворялась во времени.

Алексей замечал в себе что-то новое, неожиданное, — это было непонятно и тревожно. Он вдруг как-то по-новому увидел свои руки и не узнал их: они были похожи на руки отца — с большими ладонями, все в трещинах и ссадинах. И ступни ног стали большими, тяжелыми, как у взрослого человека.

В избе над шестком было вмазано в печь крохотное зеркальце. Когда никого не было, Алексей рассматривал в нем свое лицо и, разочарованный, возвращался в свой угол, подолгу валялся на соломе, уставившись в потолок.

Война разразилась полтора года назад, а казалось, целая жизнь прошла с тех пор. Даже за то время, когда они эвакуировались со скотом за Волгу, сколько новых лиц он узнал, сколько их промелькнуло перед ним! Промелькнули и исчезли навсегда. Но каждая встреча оставила все ж свой след, пускай даже слабый, незначительный. Алексей смутно стал прозревать, догадываться, что все эти встречи с людьми — это и есть его собственная жизнь…