Второй год войны

— Вехи, вехи! — огрызнулся их шофер. — Какие это вехи? Тут и дороги вовсе нет! На чужом горбу легко в рай ездить! Давай ты вперед, а я за тобой подамся!

Второй «студебеккер» проехал слева от них — шофер сплюнул ему вслед, захлопнул дверцу и проворчал, усаживаясь:

— Тоже мне указчик! Деревня!..

Минут через десять въехали на лесную поляну, где уже стояла вторая машина. На поляне возвышались поленницы дров, неподалеку от них чернел вход в землянку. Над землянкой курился из жестяной трубы дым — здесь жили заготовители дров.

— Грузите, нечего прохлаждаться! — хмуро сказал длинный тощий мужчина, еще совсем молодой, в белом полушубке с погонами младшего лейтенанта.

Оказалось, младший лейтенант приехал на втором грузовике, вел его лично. Он был каким-то начальством, потому что пока Алексей с женщинами кидал дрова в кузов, младший лейтенант не переставал отчитывать их шофера. Когда одна машина была нагружена, командир сел за руль, предупредив напоследок шофера:

— Смотри, Климентьев, заберешь дрова — и сразу домой! Чтоб без фокусов, понял?

— Понял, понял! — отмахнулся Климентьев.

А когда младший лейтенант уехал, шофер сказал ему вслед:

— Мало ли что — сразу домой!..

И ушел греться в землянку.

Алексею и без печки было тепло: накидать две машины дров чего-нибудь да стоило! Вдвоем со своей соседкой они подавали сырые тяжелые поленья на борт, где их принимали две другие женщины. Напарница Алексея, которую он про себя назвал не-Маруся, работала ловко, споро. Была она крепкая, несмотря на малый рост, и Алексей напрягался изо всех сил, чтоб не показаться слабей ее. Но он был явно слабей, задыхался, обливался потом, а не-Маруся будто не замечала его усилий, ворочала и ворочала поленья. Наконец одна из женщин, пожилая, чернобровая, в мужском пальто, сказала:

— Будя! Почти до краев! Зови извозчика, Стюра!

Не-Маруся, которая оказалась Стюрой, поправила платок и, загребая снег валенками, потопала к землянке. Алексей в изнеможении опустился на бревно, снял шапку, вытер влажный лоб. Несмотря на мороз, от него пар валил, как от лошади, потная рубаха прилипла к спине. Противная мелкая дрожь гнездилась в икрах ног. Да, тут работа была, пожалуй, не легче рытья окопов.

Начинало смеркаться.

Из землянки пулей, словно его вытолкнули в спину, вылетел шофер Климентьев, за ним следом вышла Стюра.

— Че пихаешься? — повернулся к ней Климентьев.

— Иди, знай! — веско произнесла Стюра.

Злой как черт Климентьев заглянул в кузов и произнес с издевкой:

— Ну деревня! Что так мало нагрузили?

— Куда тебе больше? — возразила чернобровая женщина в мужском пальто. — Кубов восемь и так есть!

— Грузи еще, нечего рассусоливать! — отрезал Климентьев. — А то развелось тут начальников, чуть что — руки суют!

Пришлось снова приниматься за поленья. Но видно, Климентьев куражился больше из-за обиды, потому что скоро скомандовал:

— Хватит! Дорвались!..

Женщины слезли с машины, сбились в кучу, весело переговаривались. Затем Стюра насмешливо сказала шоферу:

— Счастливо доехать, курносый! Мотри, в канаву не опрокинься!

— А вы? — удивленно спросил Алексей. — Вы разве не едете в город?

— Нас сюда на десять дней направили, милок, — сказала женщина в мужском пальто. — Ты разве не с нами?

— Я завтра домой уезжаю, в колхоз!

— А как же десятник сказал, что ты с нами четвертый будешь? — впервые проявила Стюра интерес к Алексею.

— Ты больше верь десятнику! — живо откликнулась пожилая. — Это такой прохиндей — я его не первый год знаю! Наш, камышинский… — И обратилась к Алексею: — Коль надо, ты езжай, чего уж!..

Женщины гуськом направились к землянке. Шофер Климентьев посмотрел им вслед и проворчал:

— Стюра! Имя какое-то собачье!..

— Так здесь называют Настю, — счел нужным объяснить Алексей. — Настя, Настюрка, Стюра…

— Тоже мне — Стюра! — сердито произнес шофер. — Садись, поехали!

Машина с натужным ревом, с металлическим звоном, который, казалось, шел из самого нутра мотора, ползла вверх, к шоссе, медленно преодолевая уклон. Алексею она казалась живым существом, сильным и добрым, наподобие рабочего слона, который, не жалуясь, тащит на себе огромную тяжесть.

Грузовик шел на первой передаче. Климентьев теперь не шутил, не разговаривал, он напряженно всматривался вперед, вцепившись руками в руль. Быстро темнело, дорога уже едва угадывалась в наступающей темноте. Наконец впереди, наперерез им, мелькнул и исчез свет автомобильных фар, и Алексей догадался, что там — шоссе. Он уже видел телеграфные столбы, до них оставалось метров сто, не больше, как вдруг «студебеккер» стал медленно заваливаться на борт. Климентьев рывком нажал на тормозную педаль, но это не помогло: грузовик сполз правым задним колесом в какую-то яму. Шофер выскочил из кабины, обежал вокруг машины несколько раз, пиная кирзовым сапогом по скатам. Возвратился в кабину, сел за руль, завел мотор и стал пробовать выкарабкаться из канавы, но это ему не удалось. Тогда он еще раз вылез, обежал вокруг кузова, покопался где-то сзади, забрался снова в кабину и сказал:

— Была не была!..