Второй год войны

Постепенно его охватила дрожь, внутренняя, глубокая, непрерывная. Остывшая машина не казалась ему теперь живым существом. Это было чуждое ему металлическое сооружение, система рычагов, колес, педалей, жестяных стенок — холодный металл, в котором нечему было довериться, не было ничего, к чему хотелось бы прислониться. А ведь это была та же машина, о которой он два часа назад думал почти с нежностью, восторгаясь ее силой! Умолкнувший двигатель словно бы лишил ее живой души. Но, странное дело, думая так о ней, он все равно обращался к машине, как к собеседнику, пусть даже и враждебно к нему настроенному.

Промелькнул по шоссе свет фар, раз и другой — к городу, еще раз — из города, но все — мимо него, не останавливаясь, не поворачивая к замерзшей в поле машине. Прошли уже, наверное, урочные четыре часа, и еще какое-то время прошло, а тягач так и не появлялся. Алексей окончательно замерз, даже ноги в валенках стали ледяными. Есть хотелось так, что даже привыкший к подобным голодовкам желудок, казалось, сжался в кулак, и в этом сжатом кулаке что-то ныло и посасывало голодной болью. Болели и зубы, но этой боли он уже не замечал. В голове у Алексея возникали фантастические видения: вот он выбирается из кабины, идет к шоссе, а там, до пыльному, залитому солнцем тракту двигается колонна тягачей, все с зажженными фарами. Передний трактор остановился, вылез из кабины водитель, без шапки, в одной майке, встал на гусенице, весело подмигнул ему и запел:

— Только сердце почему-то сладко таяло в груди-и!..

Алексей очнулся и понял, что задремал. Тогда, чтоб скоротать время, он опустил уши шапки, подобрал под себя ноги так, чтоб прикрыть колени полой короткого пальто, и улегся на сиденье. Ему даже показалось, что стало теплее. Он полежал немного с открытыми глазами, прислушиваясь к тонкому зуденью ветра в проводах. Сквозь стекла, почти сплошь затянутые изморозью, он видел одну черноту, и от черноты этой стало так тревожно, что Алексей закрыл глаза.

Уйти? Но куда? К землянке в лесу? А как же машина? Машина — это большая ценность, шофер надеется, что он охраняет ее. Если он уйдет, что тогда?..

И тут, словно в подтверждение его опасений, явственно послышался скрип шагов по снегу — кто-то подходил к машине. Алексей вскочил. Чьи-то руки зашарили по металлу кабины, чье-то темное неясное лицо в лохматой шапке прильнуло к боковому стеклу, но различить невозможно было, кто это.

— Живой есть кто? — глухо прозвучал низкий рокочущий голос, и дверь кабины распахнулась.

Перед Алексеем стоял широкоплечий мужчина в ватнике, в большой лохматой шапке. Неясные черты его лица показались Алексею страшными, разбойничьими.

— Есть, — пересохшими губами ответил Алексей. — Есть живой!

— Загораешь? — спросил человек с лицом разбойника.

— Загораю, — ответил Алексей.

— А что случилось?

— Не знаю, — ответил Алексей.

Разбойник чуточку помедлил, спросил с удивлением:

— Да ты не шофер, что ли?

— Нет, не шофер, — ответил Алексей.

— А шофер где?

— Ушел за тягачом, — ответил Алексей. — Скоро придет, — уже для себя добавил он.

Человек в лохматой щапке постоял-постоял, потом сказал:

— Я думал, может, помочь чем надо. Курить у тебя есть?

— Нет, я не курю.

— Ну ладно, загорай дальше, — сказал человек. — Машина у тебя вон какая хорошая, а поди ж ты — загораешь! Ну, бывай здоров!

Он захлопнул дверцу, и вскоре шаги его стихли в ночи. Алексей прильнул к стеклу: на шоссе горел холодный свет от фар, потом свет дрогнул, сдвинулся с места и исчез.

Алексея била теперь уже крупная дрожь — от пережитого страха, от того, что пока они разговаривали, температура в кабине сравнялась с температурой в чистом поле. Теперь, чтоб создать хотя бы тот скромный уют, который был в кабине до появления незнакомца, Алексею предстояло согреть кабину собственным теплом. Что это была задача не из легких, он догадывался, так как из школьного учебника физики имел некоторое представление об уравнении теплового баланса.

Который был час? Алексей сожалел, что не спросил об этом нежданного визитера. С другой стороны, задавать такие вопросы незнакомому было опасно. Хотя, почему опасно? И вообще, почему он испугался этого человека, который пришел ему помочь? Испугался, будто маленький, что довольно стыдно в его возрасте. Об этом нельзя никому даже заикнуться, потому что он же — взрослый человек! Вот даже Тамара… Да, но как же быть с Аней? Нет, Аня — это одно, а Тамара — это совсем другое…

С мыслями о Тамаре и Ане он незаметно для себя уснул, уснул, несмотря на холод и голод. А проснулся оттого, что кто-то электрическим фонарем освещал кузов, двигатель, кабину. Алексей вскочил, нашарил под рукой большой гаечный ключ, который предусмотрительно приготовил после первого ночного посетителя. Открыл дверцу и, сжимая в правой руке ключ, спросил в темноте:

— Кто тут?

Высокий человек в полушубке с фонариком в руках приблизился к нему, Алексей узнал в нём младшего лейтенанта, комадира, который приезжал за дровами на второй машине.

— Свои тут, — откликнулся младший лейтенант. — Ты еще не замерз в этой консервной банке?