Второй год войны

И снова Алексей остался один. Первым делом он разорвал плотную вощеную бумагу, в которую был завернут гороховый концентрат, и отломил кусочек, попробовал. Горох показался ему необыкновенно вкусным. Мало-помалу, отщипывая и отламывая по кусочку, бережно подбирая каждую кроху, чтобы не пропала зря, он съел всю пачку концентрата. В животе сразу потеплело, и даже в кабине вроде стало не так холодно. Сквозь стекла начал пробиваться серый зимний рассвет — теперь можно было ждать.

20

На квартиру к хозяйке он вернулся только к полудню: хотя и думал, что помощь придет скоро, но тягач появился лишь часам к одиннадцати. Пока вытаскивали машину на тракт, пока ползли на прицепе, времени прошло много, и Алексей с тревогой гадал: ждут ли его?

Но только вошел в комнату, сразу понял, что односельчане уехали: в горнице было прибрано, солома больше не валялась на полу и вся горница показалась необычно пустой и большой. Дорожный мешок Алексея сиротливо лежал на лавке.

Хозяйка возилась возле печи: собиралась, видно, обедать.

— Приехал! — повернула она к нему свое темное лицо, и Алексей впервые заметил в ее глазах приветливость. — Ушли твои земляки, еще до свету поднялись. Наказали, чтобы ты догонял их.

Алексей был огорчен: готовился к этому, а все равно было обидно оставаться одному.

— Они будут меня ждать в районе? — спросил он.

— Да и не то, чтобы обещали, — уклончиво ответила хозяйка, вынимая из печи чугунок со щами.

Взяла с посудной полки две глиняные миски, поставила на стол, рядом положила деревянные ложки, отрезала две краюхи хлеба.

— Садись, пообедаем.

Алексей замялся: с едой у хозяйки всегда было негусто, и потому он отказался:

— Спасибо, я не хочу.

— Будет врать! — сурово перебила его хозяйка. — По глазам вижу, какой сытый! Дорога не близкая, с голодным брюхом далеко не уйдешь.

Второй раз уговаривать себя Алексей не заставил: вымыл руки и сел к столу. Пока хлебали щи, хозяйка рассказала, что постояльцы торопились домой. Они разделили продукты и оставили Алексею его долю («вон там, в мешке»), а еще просили передать, чтобы Алексей догонял их, рассчитывали, что успеет.

— Только не догнать тебе их: они в районе были утром, часов в восемь. Не будут они тебя ждать, домой пойдут, чтобы пройти засветло побольше. Ты уж переночуй, а завтра тоже с утра отправишься.

Алексей колебался. В словах хозяйки был здравый смысл, но, может, односельчане ждут его в райцентре? Тем более, младший лейтенант Самойленок обещал дать машину…

Он сказал все это хозяйке и решил, что уйдет сразу после обеда.

— Ну иди, коль решил! — вздохнула хозяйка. — А не застанешь их — возвращайся. В степь на ночь глядя не ходи: время лихое, да и зверье, сказывают, шастает…

Алексей пообещал. Сборы в дорогу были недолгие. Он попрощался с хозяйкой, она обняла его, перекрестила и отвернулась, смахнув слезу.

В автобате Алексею указали, где найти Самойленка. Младший лейтенант тут же окликнул пожилого степенного солдата, сидевшего в кабине старенькой полуторки.

— Поедешь на этой машине! — распорядился Самойленок. — Будь здоров, парень! Спасибо, что выручил ночью.

— А шофер, Климентьев, где? — поинтересовался напоследок Алексей.

— Он свое получил, будь спокоен. Прощевай!

Алексей забрался в кабину «газика», и они поехали. Тесная кабина, крытая парусиной, не шла ни в какое сравнение со «студебеккером», но все равно Алексей радовался, что все складывается хорошо. Полуторка резво катила по замерзшей Волге, лавируя между нагромождениями льда и застрявшими в пути машинами, обгоняя сани, то и дело попадавшиеся в пути. Скоро они выбрались на противоположный берег и въехали в райцентр.

Алексей знал, что если его ждут, то ждут возле райисполкома. До последней минуты в нем теплилась надежда, что земляки еще сидят в этом здании. Но надежда исчезла, как только он вошел в холодный, зашарканный сотнями ног учрежденческий коридор. Нет, в таком коридоре никто не станет сидеть весь день, если за это время можно пройти километров двадцать пути к дому….

Он вышел на улицу. День уже перевалил на вторую половину. Алексей понимал, что до темноты ему далеко не уйти, а быть одному в степи ночью — страшно. И к хозяйке возвращаться неудобно: попрощался уже. К тому же вернуться в город означало, что завтра опять придется идти в райцентр, а это — лишняя потеря времени.

И вдруг у него мелькнула мысль: а не разузнать ли насчет Орлят?.. Чем ждать, что Лобов пошлет кого-то, не лучше ли проверить самому? Тем более что до «Красного знамени», как говорила тогда женщина, всего тридцать километров.

Останавливала его лишь одна мысль: мать будет тревожиться, что все приехали, а его нет. Но явиться домой, разыскав коней, — это было бы здорово!

Он пошел на рыночную площадь. Там еще толклись среди пустых прилавков женщины, ребятишки, изредка проходили военные. Алексей спросил какого-то парня:

— Из «Красного знамени» никого нет?

— Вон та тетка в буденовке — из Колотырки, может подвезти.

— Колотырка, это что?

— Хутор, рядом с «Красным знаменем».