Второй год войны

Ему казалось, что жизнь — это не то, что происходит с ним сейчас, что было вчера и будет завтра. Он был твердо уверен, что жизнь начнется лишь тогда, когда кончится война, когда не будет больше смерти, голода, когда все соберутся дома, под одной крышей: отец, мать, он. А то, что происходит с ним сейчас, — это лишь случайное сцепление обстоятельств, через которые надо пройти, как надо пройти по этой зимней дороге.

Месяц поднялся высоко над головой. Алексей прошел уже километров десять, а хутора все не было. В голову ему закралось сомнение: а туда ли он идет? Вроде не было здесь других дорог и не сворачивал он никуда, но где же хутор?

Тревога постепенно росла, ему стало казаться, что он пропустил какой-то поворот и теперь идет в противоположную сторону. И как только подумал об этом, понял, что идет действительно неверно. От страха у него даже волосы на голове зашевелились. Алексей постарался взять себя в руки, сказал вслух:

— Что за паника? Я иду как надо!..

Почти в ту же минуту он услышал отдаленный неясный звук позади себя. Оглянулся: далеко позади что-то двигалось. Через некоторое время явственно определился топот коня. Это обрадовало его, Алексей остановился. Приподнял опущенные клапаны шапки, прислушался: слышен был скрип полозьев, звяканье уздечки. Вдали появилось неясное пятно, в котором угадывалась лошадь. Алексей стал обочь дороги. Подъехали сани. Алексей поднял руку, чтобы остановились. В санях сидел парень-казах в теплом халате и малахае.

— Кто такой человек один в степь ходит? — пытливо и даже настороженно вглядываясь в Алексея, спросил паренек.

— Подвези, — попросил Алексей.

— Ты куда ходишь? — спросил паренек, подвинувшись в санях и этим приглашая его садиться.

Лошадь тронулась. Узнав, что Алексей идет в колхоз Ворошилова, паренек покачал головой:

— Уй, далеко! День скакать надо! Мой дом близко, скоро приедем!

И тут же счел нужным познакомиться:

— Я — Ильяс. А твой какой имя будет?

— Алеша. Алексей.

Ильяс причмокнул губами и пообещал:

— Мало-мало проедем — дом будет!

Он стеганул коня, прикрикнул — конь понесся тяжелой трусцой. Ильяс повернул свое скуластое лицо к Алексею, сказал одобрительно:

— Ты смелый, не боишься ходить по степи туда-сюда!

Теперь, когда все страхи были позади, Алексею лестно было слышать такие слова, но он скромно ответил:

— Надо, потому и пошел.

Они проехали немного молча, потом паренек стал на колени, всматриваясь вперед. Конь побежал быстрей. Ильяс указал кнутом вперед:

— Там хутор!

Гикнул, ударил коня — конь и сам понесся вперед стрелой. Минут через десять они въехали в степной хуторок. Сани остановились у глинобитной мазанки, наполовину вросшей в землю, с малыми оконцами. Позади нее виднелось еще какое-то строение. От входа в дом вырвалась черная собачонка, с лаем бросилась навстречу, запрыгала, повизгивая от радости. Конь фыркнул, тяжело вздымая и опуская бока. Ильяс спрыгнул с саней, приласкал собаку. Вылез из саней и Алексей, не очень представляя, куда теперь идти и у кого проситься на ночлег. Но Ильяс сам сказал ему:

— Иди, гостем будешь, чай пить будешь!

Они спустились по двум ступенькам вниз и вошли в дом. В просторной комнате, теплой, ярко освещенной керосиновой лампой, сидели на кошме старик-казах, с лицом сморщенным и сухим, и молодой парень, чуть постарше Ильяса. Алексей поздоровался и остановился у двери. Ильяс заговорил с родными по-казахски. Время от времени он поворачивался к Алексею и предлагал:

— Раздевайся!

Потом:

— Садись, отдыхай мало-мало!

Разговор по-казахски продолжался. Улучив момент, Алексей спросил:

— Это отец твой, да?

Ильяс отрицательно покачал головой.

— Отец на фронте. Ленинград знаешь? Волхов знаешь? Отец там.

Вошла женщина в темном платье, в платке, повязанном обручем вокруг головы, внесла самовар, поставила его посреди кошмы.

— Садись, чай пить будем! — пригласил Алексея Ильяс, и все сели вокруг самовара.

Стали пить чай — настоящий чай! — без сахара, но очень горячий и крепкий. Алексей с удовольствием выпил чашку, вторую, а потом и третью. Но когда старик налил ему четвертую чашку чая, Алексей отказался. Отказ не произвел никакого впечатления. Пришлось выпить и четвертую чашку. В животе у Алексея перекатывались чайные волны: он не ел с самого утра, а тут выпил столько кипятку!

Как только допил он эту, старик, продолжая разговаривать с Ильясом, налил ему пятую чашку. Тут уж Алексей взмолился:

— Спасибо, но, ей-богу, я не могу больше!

Старик с удивлением и даже с огорчением посмотрел на него. Ильяс объяснил Алексею:

— Надо пить, нельзя чай выливать! Не хочешь больше — переверни чашку. У нас такой обычай!

Пришлось выполнить обычай, выпив пятую чашку чая. Тотчас Алексея разморила дрема, он отодвинулся от самовара, оперся на какой-то валик и, с усилием удерживаясь, чтоб не закрыть глаза, вслушивался в непонятный ему разговор.

Второй парень ушел. Алексей героически боролся с дремотой, но веки сами собой слипались. Он задремал, а сколько спал, сказать было трудно: разбудил его Ильяс.

— Эй, вставай, барана кушать будем!