Второй кубанский поход и освобождение Северного Кавказа. Том 6

Солнце поднималось все выше. Успокоенные тишиной на фронте, к мосту стали съезжаться ставропольцы чуть ли не целыми семьями, и все с корзинками и кульками, наполненными провизией. Жены, матери, невесты обходили стрелков Ставропольского полка и заботливо наделяли их всякой снедью. Одновременно и давали им свои советы – не лезть вперед, не подвергать себя опасности. «Подумай о нас…» – говорили они. И этим мужьям, сыновьям и женихам уже не хотелось лежать в пыльных ямках и ждать, когда запоют пули и принесут с собой опасность, а может быть, и смерть… Всех их уже тянуло обратно в Ставрополь.

Моей же команде и мне никто не давал советов, никто не сожалел о нас. Нас поэтому никуда не тянуло, нам никого не было жаль. Мы лежали в тени броневика, жевали сухой хлеб и запивали водой из пропахших бензином баков. Но и о нас вспомнили! Барышни той ставропольской семьи, в квартире которой мы жили, приехали на грузовике и привезли нам пирожков и яблок. Помню, как мы были им благодарны…

Однако генерал Бруневич нервничал и не давал нам возможности спокойно съесть пирожки. Всякий раз, когда показывались тачанки красных, он посылал меня идти им навстречу. «Верный» пыхтел, лениво мчался вперед на край Надежды, одним своим видом пугал тачанку и мчался обратно, преследуемый градом пуль.

День проходил, и мы вдруг узнали новость – к нам подходят подкрепления… После обеда пришел бронепоезд «Вперед за Родину». Он выдвинулся на насыпь и послал в Старомарьевку несколько снарядов из cвоиx длинных морских пушек. Вечером подошел батальон корниловцев и дроздовская гаубичная батарея. Артиллеристы прибежали к «Верному» и радостно приветствовали своего старого дроздовца. Батарейная кухня тотчас была в нашем распоряжении, и появилась каким-то чудом водка.

8 августа

Солнце только что начинало всходить, когда я проснулся от неудобного лежания на камнях шоссе, болело все тело. Вокруг «Верного» лежала его команда в самых разнообразных позах. Мне не хотелось ее будить, но какой-то внутренний голос шептал мне, что сейчас начнется дело и надо быть готовым к нему. Я разбудил шофера и пулеметчиков и приказал приготовить машину.

Через десять минут по всему фронту затрещали выстрелы – красные перешли в наступление. С железнодорожной насыпи было далеко видно вправо и влево, и всюду, куда хватал глаз, поле было покрыто цепями красных. Против нашей редкой, прерывчатой цепочки красные шли пятью цепями: три цепи впереди и через две версты еще две цепи. Позади насыпи глухо ухнула гаубица и на бугре за Надеждой поднялись клубы черного дыма, затем еще и еще… Черные фигурки бросались в сторону от разрывов. Резко и пронзительно застучала легкая батарея – и над цепями красных поплыли белые облачка разрывов.

Бой разгорался. Генерал Бруневич оглянулся, увидел меня и приказал мне с «Верным» атаковать красных.

– Нужно выждать, ваше превосходительство. Бой только что начался, пусть большевики подойдут поближе… В крайнем случае прикажите пехоте поддержать мою атаку. Броневик собьет красных с дороги, но вправо и влево от нее в прогалинах и канавах они останутся, и их должна выгнать пехота…

Однако генерал настаивал на своем и никакого прикрытия мне не дал. Я сознавал всю трудность задачи и видел заранее, что броневик прорвет цепи противника, но ничего существенного не сделает. Но мой долг был исполнить приказание.

– Заводи машину! Вперед! Полный газ! – крикнул я шоферу.

«Верный» помчался вниз из-под моста навстречу красным цепям. Я скомандовал:

– Полный ход!

Промелькнула цепь ставропольцев, застучали по броне пули, и «Верный», врезавшись в первую цепь красных, раскидал ее с дороги и, не останавливаясь, пошел дальше. Вторая и третья цепи большевиков, не дождавшись подхода броневика, кинулись в сторону, засели в канаве и промоинах и открыли по машине огонь со всех сторон. «Верный» в свою очередь строчил из пулеметов, мчался вперед все дальше в тыл красных навстречу двум следующим цепям. Hо когда он дошел до четвертой цепи, стало ясно, что броневик только прошел цепи красных, но не остановил их. Вправо и влево от дороги цепи по-прежнему шли вперед. А внутри броневика в это время было несладко.

Шатанин, Муромцев и Александров были ранены; раненному в голову Генриху кровь заливала глаза, и он с трудом правил рулем. Я привстал, чтобы посмотреть через верхний люк, что происходит кругом, но тотчас от жгучей боли присел на пулеметные коробки – пуля засела у меня в пояснице. Пуля пробила броню, почему, попав в меня, она потеряла свою ударную силу…