Второй кубанский поход и освобождение Северного Кавказа. Том 6

Мы уже подняли наши пушки на высокую ось, чтобы вести огонь на большей дистанции, как вдруг справа впереди от нас верстах в 1¹/₂—1³/₄ из долины, развернувшись, блистая на солнце обнаженными шашками, на нас карьером устремилась красная лава приблизительно в два эскадрона. Мы сразу же открыли огонь по несущейся на нас, растянувшейся красной лаве, но огонь наших двух пушек, хотя и беглый, приводил в расстройство лишь в тех местах, где рвались наши снаряды, а вся остальная масса продолжала нестись на нас.

Наша картечь тоже не остановила несущейся озверевшей красной нечисти, которая уже видела свой полный успех, т. к. в тот момент, когда мы вели огонь «на картечь», наши три сотни «прикрытия», вместо того чтобы встретить красных встречной атакой… повернули своих лошадей назад и пустились удирать, бросив своего начальника дивизии и свою артиллерию. Командир батареи успел лишь подать команду «на задки», и наши ездовые уже дернули орудия назад, но, не проехав каких-нибудь 10—20 саженей по пахоте и кочкам, наши пушки, будучи на высокой оси, одна за другой перевернулись вверх колесами (времени у нас, номеров, уже не было перевести орудия на низкую ось для движения). Наши же коноводы, тоже заразившись паникой «прикрытия», бросили наших лошадей и сами удрали!

После того как мы взяли на задки наши пушки, полковник Черногубов (командир взвода) и я успели вскочить на своих, брошенных коноводами и очутившихся тут же около передков, лошадей.

– Руби постромки! – крикнул полковник Черногубов, т. к. красные уже налетели и нужно было освободить хотя бы беспомощных ездовых от перевернувшихся пушек. Хотя постромки и успели перерубить, но красные с криками «пушки! пушки!» уже рубили наших и ездовых и номеров, оставшихся без своих лошадей. Полковник Черногубов шашкой, а я с наганом в руке отбивались от налетавших на нас обалдевших красных (у многих из них, на околышах фуражек, были георгиевские ленты). В очень короткое время, когда все наши номера и ездовые были перерублены и только мы вдвоем оставались около наших перевернувшихся пушек, полковник Черногубов крикнул мне повернуть лошадей и уходить, т. к. оставаться здесь нам было уже бессмысленно.

И вот в этот момент я увидел недалеко от нас генерала Врангеля, который, оказавшись пешим, т. к. автомобиль его, завязнув в пахоте, был брошен и генерал с маху сел на одну из наших подручных орудийных лошадей, с волочащимися по земле постромками, тоже поскакал с нами в тыл. Перегоняя рассеявшихся красных, я посылал им в спину очередную пулю из своего нагана. Проскакав так километра 1¹/₂—2, мы, наконец, встретили нескольких офицеров из тех трех сотен прикрытия. Генерал Врангель с руганью, что он в жизни никогда не видел такого позора, приказал всем оказавшимся здесь офицерам вместе с ним рассыпаться в лаву и карьером вперед отбивать наши пушки, но было уже поздно – когда мы прискакали на место рубки, то нашли только тела наших изрубленных номеров и ездовых и в стороне тело начальника штаба дивизии (не помню фамилии), пушки же наши уже были увезены.

Наш командир батареи спасся на нашей пулеметной тачанке, пулемет которой в нужную минуту тоже отказал нас поддержать! Этой же ночью я был послан с телами убитых в Екатеринодар и там в похоронной процессии было 12 гробов. Это была единственная позорная страничка из всей моей боевой жизни Гражданской войны. Получив вскоре новые, уже полевые, пушки, наша дивизия взяла потом и большое село Петровское.

Когда вся Кубань была очищена, генерал Врангель был назначен Командующим Кавказской армией, а перед своим отъездом, т. к. наша батарея была переведена во вновь сформированный 5-й конный корпус генерала Юзефовича, он обратился к нам со следующими словами:

– Ваша батарея будет праматерью всех конных батарей!

Увы! Хотя мы, впоследствии, и выделяли от себя, т. е. половинили, выделяя 2-ю батарею (по 4 орудия каждая), когда с отбиваемыми у красных орудиями наш состав доходил до 8 орудий, все же словам генерала Врангеля не суждено было сбыться.

* * *

Не могу не упомянуть маленькую подробность накануне этого боя: к генералу Врангелю ночью явился один офицер-черкес и просил генерала принять его с сотней черкесов в состав дивизии. Когда генерал дал свое согласие, этот офицер, в знак благодарности, снял с себя кинжал и подарил его генералу. Чтобы ответить ему, генерал Врангель, не имея ничего под рукой, вынул из кармана свой браунинг и дал его этому черкесу.

Об этом генерал рассказал уже после этого рокового боя, а я видел, как генерал, быстро шагая по направлению к нашей слоняющейся подручной лошади и озираясь по сторонам, искал что-то руками по всем карманам… Он искал свой браунинг!

Б. Прянишников С ПАРТИЗАНСКИМ АЛЕКСЕЕВСКИМ ПОЛКОМ (продолжение)

Ставрополь