Второй кубанский поход и освобождение Северного Кавказа. Том 6

После первых двух наших выстрелов с бронепоезда, видимо, нас обнаружили, и так как им было легко точно определить дистанцию (расстояние между будками – верста, а если они находились между будками, по пикетам или по телеграфным столбам), то первая же их шрапнель разорвалась у нас над головами при небольшом перелете. Слышно было, как позади нас захрустела от попадания шрапнелек черепица на крыше железнодорожной будки. Конечно, мы учли возможность более или менее точного обстрела нас красными и потому после каждой замечаемой вспышки от орудийного выстрела на бронепоезде приготавливались спрятаться под защиту орудийного щита, насколько это возможно было сделать семи человекам. Особенно опасны для нас были шрапнельные разрывы спереди сбоку, так как в этих случаях пули могли хорошо раздеть наш «хвост» и наше прятание уподобилось бы страусу, при опасности прячущему голову в песок.

Что же касается капитана Мутсо, то надо отдать ему справедливость: он во все время «дуэли» стоял слева от орудия, у колеса и спокойно следил за стрельбой.

Мы стреляли гранатой и в промежутках между выстрелами с бронепоезда. Разрывы наших гранат ложились, из-за рассеивания, то слева, то справа, вблизи бронепоезда (это, так сказать, по широте), но как хорошо по дальности – судить нельзя было, и потому капитан Мутсо то увеличивал, то уменьшал прицел, и все в пределах от трех до четырех верст.

Кажется, уже третья шрапнель нашего врага разорвалась для нас трагически: получил первую «царапину» штабс-капитан Шинкевич Федор. Тяжело раненного, снесли его за будку и передали в руки санитаров. Вскоре получил вторую «царапину» поручик Кочетков[334] – сквозное ранение в ногу выше колена. Унесли и его за будку. Третья «царапина» выпала на долю кадета, который был у нас шестым номером, контузия, очевидно, от рикошета пули или осколка камня в спину между лопатками. Неестественно выгнув спину, он ушел сам за будку. На спине у него появился продолговатый синяк, а вокруг багровая ссадина. Через три дня он вернулся в строй…

Но вот уже видим, как паровоз бронепоезда задымил. Послали оттуда еще одну шрапнель. Она разорвалась в стороне от нас, над лужицами, и ясно заметны были всплески от пулек. Подумать только, двести пятьдесят смертоносных пулек от одной шрапнели! Замечен был и шрапнельный стакан, как он, опорожненный от пуль, врезался в землю, затем подскочил и, кувыркаясь, далеко отлетел…

Тем временем бронепоезд скрылся, «вспугнутый» то ли посланным взводом корниловцев, то ли нашими гранатами, а быть может, и тем и другим.

Бронепоезд вел стрельбу только шрапнелью из трехдюймового орудия. Прямых попаданий в него нашими гранатами не наблюдалось.

Никаких повреждений наше орудие не получило. Наивно говорить о пробоинах в щите и в колесах. Шрапнельные пули орудийный щит не пробивают. Могли бы быть пробоины при разрыве гранаты вблизи щита, но в этом случае орудийный расчет царапинами не отделался бы.

Наконец мы вздохнули свободно и, возбужденные «дуэлью», стали делиться своими переживаниями. Через некоторое время к нам подошел полковник, инспектор артиллерии, отвел в сторону капитана Мутсо и стал его за что-то отчитывать, показывая на место стоянки нашего орудия. Мы решили, что это выговор за выбор такой рискованно-открытой позиции и неудачной – для корректирования стрельбы.

И тем не менее нужно отдать должное капитану Мутсо, храброму офицеру в бою и чуткому человеку в обыденной обстановке. О нем у всех знающих его всегда останется самое хорошее воспоминание.

В. Гетц [335] 1-Я ИМЕНИ ГЕНЕРАЛА КОРНИЛОВА БАТАРЕЯ [336]