Второй после Мадары (СИ)

Мадара кинул на него напряжённый взгляд, будто сожалея, что забыть о его надоедливом присутствии так и не удалось.

— Мой настоящий риннеган. Пока я не могу им пользоваться. Он понадобится мне позже. А точнее — понадобится нам, — хищно сверкнул он глазами, в которых внезапно снова возник интерес к Хашираме.

Хашираме не понравилось это «пока». Предчувствуя недоброе, он всё же решил прояснить ситуацию:

— Итак, я пообещал тебе способствовать воскрешению Изуны, если ты прекратишь войну и все попытки по исполнению своего плана с Луной или какого бы то ни было уничтожения мира или деревни. Теперь объясни, что конкретно от меня требуется.

— Ты должен привести мне Обито. Он единственный, чьё тело подойдёт для техники божественного воскрешения, выдержит мощь имплантированного в него риннегана. Я бы с удовольствием воскресил Изуну через тебя, но ты мёртв. В обмен на возвращение одной жизни нужна другая. Не думаю, что тебе будет жаль того, кто от плана Глаз Луны точно не отступится, в отличие от меня. Одна жизнь в обмен на жизнь не только Изуны — всех шиноби мира. Зецу сенсор, он поможет тебе в поисках.

Казалось, никаких разъяснений больше не планировалось, во всяком случае Мадара замолчал и занялся другим: присел, развернул свиток и принялся запечатывать в него сосуд, который до этого держал в руках. Он вёл себя так, словно не сомневался, что Хаширама уже не откажется.

— И что ты собираешься делать потом? Где ты будешь жить?

— Здесь. С Изуной. Остров необитаем. Ну, или будет необитаем.

Увидев выражение лица Хаширамы, он кровожадно усмехнулся и добавил:

— Никаких убийств. У меня есть и другие методы.

— Но разве Изуна захочет такой жизни? В изгнании? Вдали от людей?

— Не твоего ума дело, Хаширама. Это между мной и Изуной. Скажи спасибо, что не собираюсь воскресить вместо него твоего братца, чтобы лично получить шанс его убить.

Хаширама вспомнил, как Мадара уже однажды избавил его от необходимости жертвовать Тобирамой. Мадара тогда понимал, что такое братская любовь, как понимает и сейчас. И как понимает его сам Хаширама. Он бы тоже отдал многое, чтобы вернуть к жизни хотя бы одного из братьев. Многое, если не всё.

Хаширама вспомнил, как что-то навсегда обломалось в Мадаре, после того как Изуна погиб. Несмотря на воцарившийся вскоре мир, именно эта смерть окончательно провела черту между их прошлой и новой жизнью. С тех пор Хаширама только и делал, что пытался разгрести друга под грудой обломков его чувств. И не мог. Никак не мог.

И теперь Мадара собирается навсегда остаться в этом мире полутрупом, ради того чтобы обрести снова своего последнего брата, ради того чтобы наверстать их потерянные годы. И если Хаширама может чем-то помочь, пожалуй, он это сделает. Тогда, возможно, его Мадара наконец-то вернётся.

Не к Хашираме — так к тому, кто этого точно заслуживает.

Обито понял, что заснуть так и не сможет, только когда уже совсем рассвело. В глаза будто насыпали песка. Как минимум, один из них ему сегодня понадобится, так что следовало бы отдохнуть.

Весь вечер и почти всю ночь он провёл, упражняясь в управлении Сусаноо. Это была такая мощь, от которой захватывало дух. Как ни странно, ярко-голубая дымка вокруг совершенно не мешала обзору. Вот только Обито жалел, что толком опробовать обретённые крылья здесь было негде.

Вопреки его опасениям, никто посторонний в пещере так и не появился, однако оставаться там на ночлег он всё же счёл безрассудным.

Жесткая земля уже давно была привычной постелью. Простудиться Обито не мог: его клетки делились настолько быстро, что ни один вирус не выживал. Иначе было с бактериями, но для этого необходимо было получить гораздо более серьёзные осложнения, чего за одну ночь никогда не случалось.

Мысли плавились. В этой жидкой субстанции, словно последствия кораблекрушения, колыхались обломки образов. Даже задремать не удавалось, а потому оставалось просто таращиться в пространство, находясь в плену между сном и явью.

Небо. Холодное, пустое, безразличное. Небо всегда казалось ему худшим другом. Ничего там нет. Там — только замёрзнуть.

И Рин там нет. Рин нигде нет. Она только была.

И будет.

Последний её кусочек — внутри него. Он — единственное её пристанище. И как бы ни был истерзан сам Обито, здесь, у него в груди, она в безопасности.

Однако он не будет вечно держать её взаперти. Как только снаружи станет безопасно тоже, он даст ей возможность обрести свободу.

Во время последнего разговора с Какаши в Камуи Обито сильно нервничал и постоянно прислушивался, нет ли посторонней чакры. Но снаружи вести тайные обсуждения было еще опаснее: там засечь слежку оказалось бы гораздо более проблемно.

Просто пользоваться же карманным измерением ради перемещения можно было без опаски: ползучий гад сейчас заинтересован в том, чтобы ему не мешать.