Особенно-древние напевы показывают, что музыка родилась от гласных и согласных – гласных. Часто мелодия слов совпадает с мелодией напевах[29]
. У музыканта после каждого, стиха зарождается напев, который и есть напев гласных. В композиции, под влиянием и что музыка есть подражание нашему слову. Подтверждение закона находим в творчестве композиторов.Пример двухголосой петы
5. По Гельмгольцу A = si и гамма а-мажор соответствует гамме si-мажор.
Каждая мелодия слова подобна смыслу слова. Примеры: «рад» мажорное трезвучие У-dur с повышением на полутон основой; «Бог» четыре смежных полутона. «Рай» четырезвучие У-dur, «Услада» ь-ti+мажорное четырезвучие ы-mol+двузвучие si-dur и т. п.
Первый том «Размышлений о Гете»
Когда нам приходится встретить имя ученого торжествующей буржуазной науки, мы всегда можем быть уверены, что имя это уже заняло или имеет занять некоторое чрезвычайно определенное место в истории развития и завоеваний этой науки; поскольку он расходится гипотетически с существующими и господствующими школами, постольку он высмеян и отставлен, фактическая же часть его изысканий живет и не умрет, пока жива в человечестве вера в эксперимент, т. е., проще говоря, никогда. Совершенно обратное наблюдаем мы, сталкиваясь с представителями больших мистических учений, с их зачинателями, руководителями; здесь мы видим некоторое до нельзя странное явление, обусловленное исключительно житейскими комплексами случаев; нельзя понять, рассуждая просто и отвлеченно, почему память и история мистиков не переживает того же, что и память ученых; однако разница эта до последней степени очевидна. По явственной неопровержимой своей форме мистика вообще, с точки зрения наблюдателя, занимается только творчеством гипотез и установлением норм поведения. Эти гипотезы живут определенное количество времени, часто имеют необыкновенный, ни с чем не сравнимый успех и исчезают почти бесследно, слабо теплясь во всякого рода мемуарах; нормы поведения, желательные человечеству, до такой степени вообще ясны и общи, что отдельные их особливые приверженцы тонут в так называемой «прописной морали», вполне достаточной для большинства, не требующего, чтобы аксиомы эти были подтверждены личным высоким примером или тонкостью и глубиной художественного их выражения. Поскольку мы не оккультны, поскольку мы не думаем о себе в третьем лице, поскольку самое ортодоксальнейшее христианство является для нас идеалом недостижимым, поскольку мы в религии обретаем, согласно установленным обрядам, единение с непостижимыми сущностями, – постольку наша естественная жажда магизма жизни удовлетворена. И поскольку мы, русские, вообще чужды католичества, всегда неизменно сворачивающего со своим ультраразработанным христианством в места чрезвычайно мрачные и напоминающие обо всем, кроме Царства Божия, постольку нам непонятно (и больше, конечно, чем непонятно) борение западных мистиков против католичества, в какой борьбе – увы! – всегда мы замечаем следы чьих то чрезвычайно грязных лап и хвостов, усиленно мелькающих в рядах и той и другой партии. И, надо признаться, что тяготение к «союзникам» этим все же у католикоборцев сильнее, чем у самих католиков.