Второй шанс для Кристины. Миру наплевать, выживешь ты или умрешь. Все зависит от тебя

Я так разозлилась, что забыла о том, что держу на руках своего брата. Я подбежала и пнула полицейского по ноге, а потом изо всех сил ударила кулаком в живот. Второй полицейский схватил меня, и я едва не выронила Патрика. Полицейский крепко держал меня, а другой – тот, которого я ударила, – подошел и с ненавистью посмотрел на меня. Этот взгляд испугал меня, но я старалась не подать виду. Он взял автомат и ударил меня им в челюсть. Я услышала, как хрустнула кость, и как моя насмерть перепуганная мать выкрикнула мое имя.

Потом ощутила во рту вкус крови и, уже теряя сознание, подумала: «Только бы не уронить Патрика»…

Это был не первый раз, когда меня ударил полицейский, и не последний. У меня до сих пор проблемы с челюстью. Некоторые шрамы остаются навсегда.

Инцидент на рынке закончился тем, что нас бросили в камеру, на бетонный пол.

Была уже ночь, и мне было холодно. Мама крепко обняла меня. Я попросила у нее прощения за то, что ударила полицейского. Мне казалось, что это я виновата в том, что мы попали за решетку. Но мама сказала, что я не виновата, просто так устроен мир. Я спросила: «Это Богу угодно, чтобы мир был так устроен, чтобы нас постоянно били и мы были несчастны?» Мама так и не ответила на этот вопрос, но взяла с меня обещание, что если я вдруг окажусь одна, без нее, то, едва увидев полицию, тут же убегу и спрячусь. Мы немного помолчали. Я ощутила в животе тягостное чувство.

– Мам, но ты ведь никогда меня не оставишь?

Она грустно на меня посмотрела, потом положила ладонь мне на грудь и сказала:

– Я никогда тебя не оставлю. Я всегда буду с тобой вот здесь, в твоем сердце. Я – часть тебя. Я – внутри тебя, и если когда-нибудь тебе станет грустно или одиноко, я приду к тебе на помощь. Не забывай об этом.

Я проснулась оттого, что услышала, как моя мама разговаривает с полицейским. Он говорил ей что-то вроде: «Выбирай: или ты, или твоя дочь».

Она не ответила, только мягко переложила меня со своих коленей на бетонный пол и попросила подержать Патрика.

– Я скоро вернусь, – сказала она.

Я спросила, куда она уходит, но мама лишь приложила палец к губам и велела мне не волноваться.

– Я ведь всегда возвращалась, – сказала она с улыбкой, но улыбка эта казалась вымученной. Знаю: она видела, как я напугана. Я посмотрела на нее, потом на полицейского, снова на нее. Потом услышала, как он нетерпеливо зовет ее и велит следовать за ним. Мама встала, и прежде, чем она обернулась, я заметила, что взгляд у нее изменился – теперь она казалась сильнее.

Я знала, что должно произойти. Хоть я и не все понимала, но все же знала: сейчас полицейский ее ударит. Как он там сказал? «Или ты, или твоя дочь…» Это я виновата в том, что мы там оказались, и это из-за меня ей пришлось пойти с полицейским. «Господи, пожалуйста, пожалуйста! Пусть, когда я вырасту, я стану большой и сильной! Тогда я смогу дать отпор плохим людям вроде полицейских, чтобы они не делали больно тем, кого я люблю». Тут заплакал Патрик, и я принялась его убаюкивать. Мне хотелось, чтобы он затих – тогда и мама не будет волноваться. Мне хотелось, чтобы она знала: я смогу позаботиться о нем, даже когда ее нет рядом. Понимал ли Патрик, что происходит? Чувствовал ли он мою тревогу и мамину боль? Я изо всех сил думала: «Я люблю тебя, братишка, и никому не дам тебя в обиду! Обещаю…»

Не знаю, сколько мы прождали маму. Патрик заснул, а я сидела на холодном бетонном полу, прислонившись спиной к стене. Помню, как затекла ягодица и нога, но я боялась пошевелиться. Мне не хотелось разбудить брата, и я старалась не думать о том, что происходит за закрытой дверью. Казалось, прошла целая вечность, когда наконец вернулся тот же полицейский вместе с мамой. Вид у него был очень довольный, он посмотрел на меня и жутковато улыбнулся. От этой его улыбки мне стало одновременно страшно и противно.

Когда я спросила маму, что случилось, она ответила, что ей просто задали пару вопросов о том, что на самом деле произошло на рынке, и мне не о чем беспокоиться, к утру все пройдет. Впервые в жизни я почувствовала, что мама мне солгала. Мне не хотелось сделать что-то, что еще больше рассердит или расстроит ее, поэтому я просто легла на пол и прижала к себе Патрика, чтобы его согреть.

Мама лежала рядом, но я повернулась к ней спиной и свернулась в калачик. Мне хотелось, чтобы она чувствовала, что я ее люблю, но в то же время, я понимала, что ей нужно пространство и время, чтобы прийти в себя. Я притворилась, что сплю, но на самом деле не сомкнула глаз почти всю ночь. Я слышала ее дыхание и понимала, что она плачет. Слезы бессилия совсем не похожи на слезы тревоги. Это не те слезы, что текут нескончаемым потоком или жгут глаза.