— Императору об этом будете рассказывать, — перебил меня сэр Матиуш. — По обычаям военных родов вы уведомили господина о своих чувствах, он ответил вам взаимностью и принял не только ваши чувства, но и заботу о вас до конца своих дней. По законам империи — это официальная помолвка. От даты официальной помолвки до бракосочетания срок максимум полгода. Поздравляю, мадемуазель Асьен, вы практически замужем.
И вся прислуга вокруг подтверждающее закивала.
А собралось их тут около полусотни человек — вся прислуга Серебряного дворца. Даже садовники!
Нет, это определенно судьба — и в первый раз мне не стоило выпекать’Хлеб воина', и в этот раз тоже!
— Будьте так любезны, закройте дверь! — потребовала я.
Все оказались весьма любезны.
Спустя два часа, когда сухари уже остывали, а пять буханок остыли и были готовы к упаковке, дверь в кухню торжественно распахнулась, являя моему взору совершенно счастливого магистра Бериона со столь огромным букетом алых роз, что этот цветник закрывал большую часть массивной фигуры магистра. И приноситель сего букета радостно пробасил:
— Асьен, девочка моя, ну наконец-то!
После чего передо мной, нервно пьющей успокоительный отвар, водрузили букетище, едва не опрокинувшее чайничек с заваренными травами, а сам Берион еще более радостно добавил:
— Тебе конец! Каенар официально объявил о вашей помолвке во дворце
— И в каком же? — вовсе не дружелюбно вопросила я.
— В беременном! Так что давайте, завязывайте с одеждой в постели
— Дивненько, — да, это был сарказм.
— Кстати, — магистр бесцеремонно уселся за стол. — Дашь хлеб попробовать? Просто интересно, насколько сильно этот мальчишка в тебя влюблен, раз с такой яростью наяривал эту гадость.
— Ггггадость? — переспросила я.
— Естественно, — магистр пожал плечами, выражая, что невкусность моей стряпни это нечто само собой разумеющееся. — Асьен, детка, не обижайся, но «хлеб воина» приготовить не просто, с первого раза ни у кого не получается, и это нормально, так что ты не расстраивайся. Поэтому надо сильно любить девушку, чтобы иметь мужество съесть нечто столь несъедобное. У жен годы уходят на то, чтобы освоить…
Я даже дослушивать не стала. Резко поднявшись, сходила, отрезала ломоть, досадуя по поводу быстро непредвиденных расходов выпечки, водрузила на тарелку и подала магистру, заодно налив ему и чая.
Магистр Берион для начала добавил в чашку с настоем не менее пяти ложек меда, после осторожно взял ломтик хлеба, принюхался, одобрительно покивал
Сначала Берион жевал осторожно, словно ядовитое нечто пробовал. Потом более уверенно. Потом открыл глаза, показал мне знак «отлично» и дожевал уже с явным удовольствием.
— Асьен, малышка, а это вкусно! — воскликнул он, сглотнув.
— Да неужели? — сарказм мое все.
— Действительно вкусно, — магистр взял еще ломтик. — Асьен, как ты смогла? С первого раза! Хотя я помню, в Суассоне у тебя была способность предугадывать вкусы людей, но я так понял, ты ее на болотах утратила.
Ее у меня никогда и не было, но рассказывать об этом я не стану.
— Надо же, — и третий ломтик магистр тоже забрал. — Я возьму одну буханку, дам нашим попробовать. А хотя нет, сам съем, а они пусть радуются, что у нас скоро наследник будет. И, Асьен, нам бы парочку. Ты понимаешь, я же из рода Ассиалин, мы в род Риддан были вынуждены влиться, после того как герцогиня усыновила Каенара, но по факту — Ассиалин отдельный род, нам свой наследник нужен.
Вежливо выслушав, недружелюбно вопросила:
— Вы закончили?
— Да.
Секундное молчание.
— Нет, я еще хочу. А что тебе Каенар сказал?
Я сходила, взяла тот хлеб, что уже ополовинила, принесла магистру, нарезала, разместила на блюдце.
Села.
И спрятала улыбку за чашечкой с чаем.
Как бы я ни была зла на себя за всю эту ситуацию, оказавшуюся совершенно дурацкой, было в ней то, что снова и снова заставляло улыбаться — слова Каенара. Его тихое «Я тоже тебя люблю».
Глава 22
Когда я вернулась в академию, странно поглядывали на меня со всех сторон, но телохранителей при мне теперь было двое, никто не посмел даже слово сказать.
Поднявшись в Башню, обнаружила в гостиной огромный букет синих гортензий
Рядом с вазой, наполненной цветами, имелось написанное твердой рукой императора послание из дворца, которое гласило: «Никакого брака не будет». Но внизу, еще более твердым почерком Каенара, определенно открывавшего это послание, было написано: «Будет. Люблю тебя».
Перечитав его слова несколько раз, закрыла послание и уже собиралась было уйти, как услышала от тайного стража:
— Император в ярости.