Второй том «Мертвых душ». Замыслы и домыслы

Отдельные тематические параллели с «Выбранными местами из переписки с друзьями» прослеживаются уже в первом томе «Мертвых душ»[1037]. Е. А. Смирнова отметила соответствие описания губернаторской дочки отдельным положениям статьи «Женщина в свете» из «Выбранных мест», давшим одновременно импульс обрисовке Улиньки во втором томе поэмы[1038]. Из «Выбранных мест» (письмо XXIV «Чем может быть жена для мужа в простом домашнем быту, при нынешнем порядке вещей в России») попадает в черновой набросок, обычно публикуемый под условным названием «Размышления о героях „Мертвых душ“» и датируемый концом 1851 – началом 1852 годов[1039], рассуждение о «пошлых привычках света»[1040]; ср. в «Выбранных местах»: «Дрянь и тряпка стал всяк человек; обратил сам себя в подлое подножье всего и в раба самых пустейших и мелких обстоятельств…»[1041].

И все же единство с «Выбранными местами из переписки с друзьями» составляет не первый том поэмы, но именно второй том. Неоднократно отмечавшиеся в критике иные принципы художественной образности второго тома по сравнению с первым определяются теми проблемами и вопросами, что были поставлены в «Выбранных местах»: поиск позитивных начал русской жизни, авторская установка на жизнетворческую функцию текста, утрачивающего свою художественную автономию и приобретающего функцию текста дидактического, который призывает к переустройству мира и преображению человека. Отсюда и резкое усиление утопических[1042] и дидактических тенденций, преображение второго тома в «своеобразную развернутую проповедь», означавшую «прямой ход Гоголя от художественной к духовной прозе»[1043].

Контекст «Выбранных мест из переписки с друзьями», а также «Авторской исповеди» определяет центральную для первой главы второго тома тему учительства, воплощенную в образе Александра Петровича, «идеального наставника» юного Тентетникова, – учителя, обладающего властью любви и даром «слышать природу русского человека»[1044].

Как своего рода комментарий к описанию жизнедеятельности идеального помещика Костанжогло и несовершенных реформ в помещичьем хозяйстве Тентетникова можно рассматривать статьи из «Выбранных мест из переписки с друзьями» «Занимающему важное место» и «О лиризме наших поэтов». При этом можно утверждать и обратное: второй том проясняет многие мысли, казавшиеся темными и неоправданными в «Выбранных местах».

Так, наибольшее количество нареканий, обрушившихся на Гоголя после выхода его книги, вызвала статья «О лиризме наших поэтов», в которой современники усмотрели не только ложные мысли, но и искательство перед царем. А между тем «ту патриархальную, отеческую любовь», какую Гоголь «проповедовал царю по отношению к его подданным, а „значительным лицам“ из департаментов – к их подчиненным», Гоголь хотел внести также и в отношения помещиков к своим крестьянам[1045]. Данная утопическая идея находит свое воплощение в первоначальных стремлениях Тентетникова стать истинным отцом своим крестьянам, заменив притом управителя. Та же мысль находит выражение в «Выбранных местах из переписки с друзьями» (письмо XXVIII «Занимающему важное место»):

…вам следует склонить дворян, чтобы они рассмотрели попристальней истинно русские отношения помещика к крестьянам, а не те фальшивые и ложные, которые образовались во время их позорной беззаботности о своих собственных поместьях, преданных в руки наемников и управителей; чтобы позаботились о них истинно, как о своих кровных и родных, а не как о чужих людях, и так бы взглянули на них, как отцы на детей своих[1046].

В еще большей степени семейная утопия определяет деятельность Скудронжогло (Костанжогло), выстраивающего свои отношения с крестьянином именно как отношения отца с собственными детьми:

Для меня смерть, если хозяйство у тебя не в устройстве и вижу у тебя беспорядок и бедность[1047].

Сравним в «Выбранных местах из переписки с друзьями» (письмо XXII «Русской помещик. (Письмо к Б. Н. Б…..му)»):