л. 249 об.: «Подлог завещания и еще какой!.. публичное наказание плетьми за этакое дело» (
л. 250: «Бесчестнейшее дело, и к стыду замешались первые чиновники города, сам Губернатор. Он не должен быть там, где воры и бездельники, сказал Князь с жаром» (
л. 250: «Ведь Губернатор наследник…» (
л. 250 об.: «Ни одного чиновника нет у меня хорошего, все мерзавцы!» (
лл. 251 об.–252: «Афанасий Васильевич! преступленье против коренных государственных законов, равное измене земле своей ~ Ведь участь постигла ровная и Дерпенникова и какого-нибудь Вороного-Дрянного, а ведь преступленья их неравны» (
л. 254 об.: «Да если позволите, ваше Сиятельство, так я поговорю и с Раскольниками. ~ стыдно в такое время думать о своей прибыли, когда умирают с голода. У меня есть…» (
л. 257 об.: «Чичиков уже успел переговорить кое с кем из чиновников казусников. Он даже понял, что сюда вмешалось невидимое участие знатока юрисконсульта» (
л. 258 об.: «Наступят времена голода и бедность, как во всем народе, так и порознь во всяком» (
л. 261:
лл. 261 об.–266 об.: «– Уезжая в Петербург, я почел приличным повидаться с вами ~ уже нам всем темно представляется, и мы едва?» (
ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ
ЛИТЕРАТУРНАЯ БИОГРАФИЯ ПАВЛА ИВАНОВИЧА ЧИЧИКОВА И ЖИЗНЕННЫЙ ТЕКСТ НИКОЛАЯ ВАСИЛЬЕВИЧА ГОГОЛЯ
К. С. Станиславский, готовя свою знаменитую постановку «Мертвых душ» на сцене Московского Художественного театра (премьера состоялась в 1932 году), обратил внимание на несценичность образа Чичикова. «Самой неблагодарной ролью во всех переделках», говорил он, является роль Чичикова, формирующая «монотонный ритм», избежать которого можно «только через сквозное действие»[1091]
. Решив построить сюжетную линию спектакля на последовательном развитии замысла Чичикова и повернув ее «в сторону чичиковской авантюры»[1092], режиссер призвал актеров «порыться в своих душах» и найти в себе зло, которое выплескивается при встрече персонажей с Чичиковым, сделав таким способом акцент не на Чичикове, а на других персонажах поэмы[1093].Примечательно, что и задолго до Станиславского инсценировщики поэмы обращали внимание на «несценичность» Чичикова, каким он был выведен у Гоголя. Последнее они пытались компенсировать собственно драматургическими приемами. Так, уже самая первая инсценировка «Мертвых душ», сыгранная в Александринском театре в бенефис режиссера театра Н. И. Куликова, состояла из двух сцен – в первой гоголевские персонажи еще только говорили о Чичикове, сам же он появлялся лишь во второй сцене, ближе к концу спектакля[1094]
.Первые читатели поэмы, а вместе с ними и литературные критики также увидели в Чичикове не столько характер, сколько проявитель тех характеров, которым суждено было появиться на страницах «Мертвых душ». Не имея собственной речевой характеристики (это особенно видно в первом томе), с Маниловым Чичиков говорит в стилистике Манилова, с Коробочкой – в ее стилистике, и т. д., выказывая высшую степень подстраиваемости под собеседника, которую можно было бы в ином случае назвать также и протеизмом. С. Т. Аксаков вспоминал, например, как на первую часть поэмы прореагировал М. П. Погодин:
…он, между прочим, утверждал, что в первом томе содержание поэмы не двигается вперед; что Гоголь выстроил длинный коридор, по которому ведет своего читателя вместе с Чичиковым и, отворяя двери направо и налево, показывает сидящего в каждой комнате урода[1095]
.Уже в наши времена изучение нарративного принципа «Мертвых душ» заставило Дональда Фангера (Fanger, Donald) вспомнить о знаменитом определении, которое дал жанру романа Стендаль: «зеркало, с которым прогуливаются вдоль дороги» (