Вторжение

Станислав Гагарин посмотрел, как подвалил к остановке власихинский автобус, как засуетились его земляки, норовя побыстрее войти в теплое чрево бело-синего пузана, за лобовым стеклом которого сидел равнодушный ко всему на свете пожилой водитель.

Станислав Гагарин дождался, когда автобус проползет мимо их красной Машки, терпеливо ждущей, когда воля человека — или сатаны? — толкнет ее к невероятным приключениям, писатель с облегчением убедился — Вадим вместе со всеми отбыл восвояси, повернулся к Сталину, который, надвинув на глаза шляпу, смотрел туда же, и увидел: вождь взялся за ручку передней двери.

Глубоко вздохнув, судьба Казакова больше его не волновала, Станислав Гагарин нырнул в салон, привычно — два месяца мотался на этом автомобиле по избирательному округу — наклонив голову, и увидел сидящего на месте водителя невозмутимого Вадима Казакова.

Умостившийся на переднем кресле Сталин повернулся и лукаво улыбнулся в усы. Дать ни взять — добрый дядюшка, приготовивший племяннику сюрприз!

— Надеюсь, это вовсе не тот, кто стрелял в нас из автомата полчаса назад, — проворчал Станислав Семенович, приподнявшись и вытаскивая из-под задницы завернувшийся край чехла.

— Вы правы, теперь это наш… — Иосиф Виссарионович запнулся. — Будем считать — человек.

— Тогда поехали. Маршрут он знает?

Сталин кивнул. Теперь вождь смотрел на дорогу.

— Давайте тогда через Одинцово, на Кутузовский, в центр.

Тут он вспомнил, что до сих пор не выяснил, куда же собственно Сталину надо приехать. Но дал себе слово не спрашивать того ни о чем, ибо вождь есть вождь, он и мысли читает, и вон каких монстров-двойников умеет создавать, и цели у него вроде как благие, хотя благими намерениями вымощена дорога в ад. Но ведь он и в Африке вождь, а вот Станислав Гагарин всего лишь бывший.

Еще недавний председатель Военно-патриотического литературного объединения «Отечество» и кандидат в народные депутаты России, на сей момент он всего лишь глава незарегистрированной, значит, неформальной, организации, обладающей, правда интеллектуальным капиталом в десять-пятнадцать миллионов рублей. Только капитал этот надо еще превратить в материальные, в шуршащие тети-мети, а потому он вроде как генерал без армии, капитан без корабля…

— Не удручайтесь, — не поворачиваясь, сказал Сталин. — У меня ведь тоже нет государства, я больше не Генеральный секретарь и даже документов при себе не имею.

— Я что хочу сказать, — подал голос Вадим. Не Вадим, конечно, а этот самый… «Как же мне его называть?» — внутренне усмехнувшись подумал Станислав Гагарин. — Я что хочу сказать… Если по милицейским правилам, то вы настоящий бомж. Существо без определенного места жительства. Это если грамотно рассмотреть.

— Бомж! — закашлял-засмеялся вождь. — Настоящая находка! Такой находкой я поделюсь с друзьями по возвращении. Надо же! Товарищ Сталин — бомж… Без определенного места жительства! Бомж! Спасибо, Вадим Георгиевич. Вы остроумный человек!

«Он что? Издевается надо мной? — рассердился Станислав Гагарин. — Сам же его и создал, Вадима номер два… Впрочем, как две капли воды похож, и разговаривает по-казаковски».

Тем временем, их автомобиль пронесся улицами подмосковного города Одинцова, еще недавнего небольшого местечка, теперь разросшегося в спальный придаток девятимиллионной столицы-спрута, в большое скопище однообразных домов-коробок, собранных воедино в беспорядочных микрорайонах. Судя по всему, новый город строился без какого-либо плана, не имел единого центра, определяющего лицо более чем стотысячной застройки, отличался разбитыми мостовыми, грязными тротуарами и далеко не провинциальными идиллическими нравами.

Населяли Одинцово люди несколько ошеломленные, ошарашенные близостью хищного мегаполиса, который разлагающе влиял на их неокрепшие местечковые души. Здесь было множество, подавляющее большинство тех, кто вовсе не родился в Одинцове и даже в Подмосковье, и для которых бренное существование в этих краях было случайным. Столичная культура их не затронула. Да и осталась ли она вообще в Москве? В гигантском Вавилоне, ставшем по обличью рядовым евро-азиатским городом, где осколки бывшей Белокаменной с ее сороками сороков великолепных храмов почти растворились в апокалипсической лавине безликих небоскребов, океане панельных хрущоб и мириадах, ордах взбаламученных, сбитых с толку, обворованных духовно лимитчиков?!

«Он тоже виноват в общем оскудении духа», — непременно подумал Станислав Гагарин о том, кто сидел сейчас перед ним, когда Машка одолевала километры мимо знаменитой резиновой фабрики на станции Баковка.

— Не только я один, — медленно повернул голову Сталин. — Что можно спросить с бедного недоучки-семинариста? Начало гонения на русскую культуру положено было, как вы сами хорошо знаете, вовсе не мною. Разве товарищ Сталин выслал из страны цвет русской философии да и иной другой мысли в двадцать втором году?

Разве товарищ Сталин развязал кровавый террор уже с первых дней революции, от которого бежали в эмиграцию ученые и писатели?