Вторжение

Товарищ Сталин только верный ученик того, кто затеял это непотребное дело… Затеянное, кстати говоря, еще в эпоху народников-демократов, понимаешь… Заговор против России сплели во времена Добролюбова, понимаешь, и Софьи Перовской.

— Сами-то вы понимаете, что натворили ваши учителя? — подал вдруг голос Вадим Казаков, не отводя глаз от дороги.

«Ну и монстр! Дает… — восхитился Станислав Гагарин. — Поднял хвост на собственного создателя… Впрочем, этот искусственный и характером должен обладать вадимовским. Уж если создавать двойника, то… Хотя как же тогда тот, с автоматом? У него иной внутренний настрой? На свершение зла… Сюда бы Эдика Маципуло. Он большой спец в монстрологии».

Но Эдик, записавший себя недавно с женой в беженцы из солнечного Узбекистана, находился в Ташкенте, где рвал последние швартовы перед тем как отвалить в лоно всех и вся принимающей Матери России.

Сталин водителю не ответил, то ли не знал, что сказать, то ли не удостоил.

Машина миновала мост с развязкой и спустилась на Минское шоссе.

Стал накрапывать дождь, и Казаков-монстр принялся прижимать Машку вправо, затем остановился у обочины.

— Надену щетки, — сказал он.

Переднюю дверцу Вадим легонько захлопнул и повернулся, расправляя плечи, спиною к Москве, отступив на шаг в сторону от замершей Машки.

Станислав Гагарин ощутил вдруг, как позади надвигается нечто громоздкое и неотвратимое. С оглушающим ревом выметнулось слева черное, удлиненное тело хищного по обводам лимузина и ударило в грудь не успевшего удивиться Вадима Казакова.

V. ОТКРОВЕНИЯ ЛОМЕХУЗОВ

Когда литературный обозреватель модного еженедельного журнала вошел в кабинет главного редактора, то увидел дорогого и ненаглядного шефа, отца родного, как за глаза называли его сотрудники, стоящим у левой стены на голове.

— Входи, входи, — проговорил редактор-перевертыш, — не смущайся… Новый способ изучения работников осваиваю. Посмотрю на тебя в перевернутом виде — и вроде как рентгеном…

Боязливо поглядывая на шефа, обозреватель замер, не двигаясь.

Тот постоял на голове еще с минуту и с завидной ловкостью встал на ноги.

— Это мне мистер Вэбстер подсказал, наш друг — советолог из Нью-Йорка. Помнишь, на чашку кофе к нам прилетал? Говорит, так лучше все проблемы видны. Когда он книжку о России писал, всегда на голову становился.

«А на уши советолог не вставал?» — дерзко подумал сотрудник, который знал, что за глаза его самого зовут Оборзеватель. Только вслух такое спросить, естественно, не решился: плюрализм в журнальной команде редактор не терпел.

— Возьми материал для детального изучения, — сказал он одному из самых злых цепных псов славного коллектива. — Учти — гриф на нем совершенно секретно. Пока почитай здесь. У меня на столе гранки в досыл. Потом будет к тебе еще одно дельце. Вот глянь на эти листки.

Листки оказались без заголовка. И только над текстом первого начальные фразы были более крупным шрифтом:

«Внимательно прочти, обращенный, больше не принадлежащий себе брат нашего Круга. Внимай наставлениям породивших нас Великих Конструкторов Зла и подаривших власть над миром.

После прочтения немедленно уничтожь. Не доверяй ни ближнему, ни дальнему, ни даже брату по Кругу замещенных, ибо остерегаться необходимо всех. Помни об этом всегда — и ты не проиграешь».

А далее говорилось:

«Запомни раз и навсегда: право в силе. Людей со злым инстинктом, скрытыми пороками больше, чем добрых, и первыми лучше управлять насилием и устрашением, чем моральными проповедями.

Каждый человек стремится к власти, каждому хотелось бы стать диктатором, если б представилась подобная возможность. Редкий из смертных не согласен пожертвовать счастьем всех остальных ради достижения собственных целей.

Этих редких мы должны опасаться больше всего. Высмеивайте их, изолируйте от остальных, подвергайте гонениям, уничтожайте!

Что прежде сдерживало диких варваров, которые называют себя разумными людьми? Вначале они подчинялись грубой и слепой силе, потом Закону, который есть тоже сила, но скрытая под словесной шелухой. Отсюда непреложный вывод: право — в силе.

Политическая свобода есть идея, а не действительность. Этот идеологический фетиш надо умело использовать в качестве приманки, чтобы привлечь силу толпы к партии, которая вознамерилась вырвать власть у другой власти.

Задача всемерно облегчается, если противная сторона, которая стоит пока у кормила власти, сама заразится идеей свободы, так называемым либерализмом и, ради идеи мнимой свободы, поступится собственной мощью. Тут и проявится торжество нашей теории. Бразды правления, выпущенные из рук решившей перестроиться в духе вольнодумия партии, тут же по законам бытия будут подхвачены новой рукой, переняты нами, ибо слепая сила толпы, называемой на митингах народом, и дня не может пробыть без вождя, и тогда новая власть лишь заступает на место старой, ослабевшей от либерализма».